Моя. Я так решил

— Что ты здесь?.. — облизывает губы, взгляд на них опять прилипает, не оторвать, — как ты?..

— А сама как думаешь?

Еще шаг, она — синхронно — от меня, глаза настороженные, даже напуганные… Дверь закрывается с грохотом, которого не слышим ни я, ни она.

Крохотная прихожая, большой проем без двери, ведущий в комнату.

Эвита отступает туда, не сводя с меня напряженного взгляда. И я, как привязанный, следом. И тоже не могу остановиться, перестать смотреть, жрать ее глазами. Так много хочется сказать, так много!

Какого хера, хочется спросить, какого хера ты меня там бросила? Почему не рассказала? Я бы помог. Я бы однозначно вписался, помог! Неужели, настолько не понравился? Неужели… И что это за мужик? Какой жених? Зачем жених? Ты же со мной спала! Зачем спала? Хотела ведь! Сама за руку взяла!

Море вопросов, короче говоря.

И я их хочу задать…

Но не могу.

Эвита сглатывает. Я ошалело слежу за движением ее горла, и, наверно, взгляд у меня настолько плотоядный, что она невольно прикрывает шею ладонью. Смотрит испуганно, раскрывает губы…

Я делаю широкий шаг, за локти дергаю ее на себя и впечатываюсь в этот вкусный рот жадным поцелуем.

Мне это сейчас необходимо просто.

Ее губы пахнут тропическими фруктами, а в голову бьет дурман горячего лета Аргентины. Сочная зелень, соленый океан, обжигающая кожа под пальцами. Она растерянно стонет мне в рот, но не противится, хотя могла бы.

Если я все правильно про нее понял, то вопрос насилия стоять не может. Эвита будет делать только то, что хочется ей, и никак иначе.

И потому ее нерешительно отвечающий поцелуй — просто невероятный кайф для моей больной от ярости, ревности и непонимания башки. По крайней мере, в одном можно быть уверенным — она меня хочет. И тогда хотела, в Аргентине, и сейчас… Тоже.

А уж как я-то ее хочу! Блять, сейчас даже покажу, как!

Руки уже решительней и жестче сжимаются на предплечьях, переползают на спину, втискивая в себя все сильнее и сильнее, так, что нам обоим невозможно дышать. Но мне, собственно, оно и не требуется, и без того хватает жизненной энергии, Эвита — ее живой источник.

И я ее пью. Жадно и взахлеб. А она, в ответ, выпивает, высушивает меня. Мы не можем оторваться друг от друга! Вернее, я не могу и ей не позволяю.

Целую, целую, кусаю губы, податливо раскрывающиеся под моим напором, пока не начинает кружиться голова. Приходит понимание, что еще чуть-чуть — и упаду. Вместе с ней.

Хорошо бы сразу на кровать.

Отрываюсь от нее, смотрю в запрокинутое бледное лицо с полуприкрытыми глазами. Красивая. Это же пиздец просто. Вынос мозга для меня!

— Эва… Сними это блядское платье, — голос за время нашего поцелуя не перестает быть менее разбойным, кажется, даже наоборот, еще понижается, еще сильнее хрипит, и со стороны звучу, наверняка, словно тролль из-под моста, уговаривающий случайно упавшую к нему в объятия девушку раздеться.

Эвита, по крайней мере, очень отыгрывает роль, потому что хлопает ресницами, не собираясь возвращаться в реальность…

Ну и отлично. Сам тогда.

Задираю платье, шиплю раздраженно сквозь зубы, потому что под платьем — телесного цвета микроскопические трусики. Выглядят так, словно их там, блять, нет!

Пальцы, грубые и жесткие, сразу в нее — и все-о-о-о… Ее выгибает, глаза закатываются, и меня — с ней синхронно.

— Мокрая, надо же… — блять, моим голосом пугать усталых путников в темном переулке! Но ей, похоже, нравится…

Эвита раздвигает ноги и даже чуть-чуть насаживается на мои пальцы. А затем внезапно распахивает свои огромные глаза, которые, оказывается, при таком освещении — глубокие синие, словно озера в Канаде, не к этой ситуации будь помянута… Но реально такие.

Раскрывает натертые губы, кладет пальцы мне на щеку, аккуратно гладит по ссадине на скуле… И облизывается. Вполне расчетливо. Знает, что сейчас будет. И хочет этого.

Приглашает.

А мне, как бы, особого приглашения не требуется. Я и так, как пионер, которых не застал, всегда готов.

Резко, с хлюпом, вынимаю из нее пальцы и провожу ими по губам.

— Оближи, Эвита.

Ее явно прет от моего голоса. И моего тона. В нашу первую ночь мы были двумя стихиями, безумными и жадными. Искали друг в друге опору и утешение. Но сейчас мы играем в другую игру. И роли у нас другие.

Я — ее нашел. Догнал.

Она — моя добыча.

И, судя по обильной смазке, кого из нас эта ролевуха прет сильнее — большой вопрос.

Не сводя с нее внимательного взгляда, провожу обеими руками по стройной фигуре вниз — а потом, так же синхронно вверх, стягивая свободное платье через голову. И выдыхая от восхищения, потому что под ним — те самые трусики и такой же гладкий тонкий лифчик, сквозь шелк которого остро проступают соски.

Не могу удержаться, наклоняюсь и прикусываю прямо через ткань.

— Ах-х-х… — Эвиту тут же выгибает в моих руках, от такого простого действия. Отзывчивая какая… Неужели, не спала со своим «женихом» все это время?

Вопрос влетает в башку некстати, потому что, вместо чистого кайфа от ситуации, на первое место выползают ярость и ревность. Сама мысль, что этот громила лапал мою Эвиту, больная и жуткая.