Моя чужая новая жизнь

Я, конечно, ожидала полного апгрейда, но чтоб так. Без ложной скромности всегда считала, что природа меня одарила и довольно щедро. Длинные, вьющиеся тёмные волосы, карие глаза, густые ресницы и выразительные брови. Кроме как иногда замазать тональником последствия бессонной ночи и поиграть с новыми оттенками теней или помады мне ничего и делать не приходилось, но тут без слёз просто не взглянешь. Во-первых, девица была блонди — терпеть не могу светлые волосы, а кое-как обрезанные, так вообще улёт. Брови и ресницы у меня, естественно, тоже белобрысые. Учитывая плачевное состояние косметических прибамбасов этого времени, ходить мне вот такой серой молью, видимо, до старости. Если, конечно, доживу. Глазки голубенькие, носик правда прямой, но это единственное, что меня устраивало в новом лице. Оно было не то, чтобы уродливым, а, как бы это сказать, смазливым, что ли. Действительно нежные округлые щёчки, пухлые губы — такими обычно раньше изображали на рождественских открытках ангелочков. Но беда в том, что я терпеть не могла такой типаж красоты. У меня было гораздо более интересное лицо. Я понимаю, что это сейчас не самая большая беда, но лишиться даже своей внешности — это последняя капля.

— Что, малыш, любуешься? — добродушно усмехнулись сзади. — Да красавчик, не волнуйся. Наверное, девчонка из местных приглянулась?

— Угу, — не оборачиваясь, промычала я.

Да что ж такое, всё время кто-то отсвечивает, даже поистерить спокойно нельзя. А если увидят, что я плачу, так вообще не отстанут потом.

— Старайся лучше, малыш Карл, — эта тварина практически никогда не может спокойно пройти мимо. Без подъёбок, как без пряников. Запульнуть бы сапогом, который я начищаю, в его тупическую башку. Может, уже хватит безропотно молчать?

— Смотри, привыкнешь, тяжко будет потом самому стирать шмотки да мыть котелки, — все-таки огрызнулась я. Просто чувствую, заработаю ранний инсульт, если буду постоянно сдерживать себя. Шнайдер как-то злобно усмехнулся, показательно сымитировав волчье щёлканье зубами, но не стал связываться. Я слегка расслабилась, отвоевав себе хотя бы немного права голоса.

— Давай, помогу, — послышалось сзади. Ну вот кто тебя просил, ботан ты жалостливый, так подкрадываться, а?

— На тебя бы колокольчик повесить, — уже увереннее огрызнулась я. — До сих пор не пойму, как это ты ещё не выловил всех партизан в лесу?

— Не поможет колокольчик, — он уселся рядом, взял у меня прямо из пальцев обувную щётку и поднял с земли сапог.

— Я не просил мне помогать, справляюсь, — продолжала крыситься я.

Не буду я тут дружбу ни с кем заводить, а синеглазка постоянно крутился где-то рядом. То за водой вместе идти увяжется, то выстиранное белье развесить помогает, то общаться рвется, вроде как, не замечая отсутствия энтузиазма с моей стороны.

Фридхельм молча продолжал своё дело, и я бросила попытки спровадить его. Хочет человек извозюкаться в гуталине, полируя чужую обувку — да Бога ради. К тому же я действительно была уже на грани своих физических возможностей — ныла и болела каждая мышца. Особенно руки.

— Ничего, Карл, всему когда-то приходит конец, — вот не может мальчик-зайчик долго молчать. С чего это он меня утешает, я что, ною и требую помощи? — Скоро примешь присягу, и Вильгельм снимет с тебя половину этих повинностей.

— Ага, зато пойдут другие, — буркнула я, вовремя вспомнив, что этим другим малыш Карл должен радоваться до усирачки, я скупо дополнила: — Поскорей бы уж.

— Действительно так рвёшься в бой? — недоверчиво улыбнулся Фридхельм.

Из вредности и чтобы он не думал, что мы с ним теперь в одном клубе трусов-неудачников я отбрила:

— Конечно, а для чего же ещё я сюда пришёл?

Фридхельм окинул меня таким взглядом, что мне стало ну не то, чтобы совестно, но как-то неуютно. Бедняга надеялся, что хотя бы кто-то разделит его взгляды на войну, и похоже действительно переживал за глупого мальчишку Карла. Н-да, не умеешь ты выбирать себе друзей, малыш.

— Пока что, Карл, твои успехи оставляют желать лучшего, — да блин, это у них семейное — подкрадываться, как полярная лисичка, незаметно? Я вскочила, нацепив должное выражение лица для нашего лейтенанта.

— Я стараюсь, герр лейтенант, — ох каких же трудов мне стоило сохранить невозмутимо-почтительную мордочку! Ах ты, бесчувственная скотина! Да я скоро после учебной команды «Ложись!» подняться не смогу, а ты тут мне задвигаешь, что я не стараюсь! И это не считая бесконечных котелков, перемытых моими руками в холодной, между прочим, воде и стирки чёртовой формы твоих дебилоидов! Нет, я, конечно, не ждала спасибо, но зачем продолжать меня гнобить, а?

— Продолжай стараться, — в глазах Винтера все та же Арктика. Да за что он так осерчал на Карлушу? — Сегодня отбой пораньше. На рассвете идём в наступление.

* * *