Моя чужая новая жизнь

Что за дичь я несу? Ору во всё горло грёбаный гимн Германии, который мне пришлось заучить, как Отче наш. Проклятый Винтер отдал меня на растерзание этому, как его, ну кто там у них вместо наших прапорщиков? Во, вспомнила, фельдфебель. Даже выучила, как зовут сурового дядьку — Кребс. Может, конечно, и не дядьку — ему, скорее всего, не больше тридцатника. Но то, как рьяно он взялся меня гонять с постоянно зверским выражением на морде, делало его на добрый десяток лет постарше. Моё утро после торопливого умывания в ледяной воде и такого же торопливого завтрака начиналось с изматывающей пробежки с винтовкой наперевес, причём в любую погоду. Затем подтягивания на, мать его, турнике, подъём пресса. Ничего не забыла? Ах, ну да, самое «сладкое» — отжимания. Всё то, чего я благополучно избегала в прежней жизни. Сволочной немец не давал ни малейшей поблажки, я сбивалась со счёта, пока дрожащими руками на автомате выполняла требуемые команды, но и это ещё не предел. Оказывается есть такая дрянь, как строевая подготовка. Кребс, садист, с явным удовольствием проделывал со мной и это, рявкая бесконечное: «Бегом марш!» «Стоять!» «Напра-во!» «Нале-во!». Не знаю, в какой жизни мне пригодятся эти умения, но я теперь умею маршировать с переходом с шага на бег и наоборот, отдавать честь, стоять навытяжку, брать на караул. И главное — молча терпеть тысячи придирок. Ведь пока прапору удалось меня худо-бедно выдрессировать, ему тоже пришлось здорово попотеть. Орал так, что даже бойцы из его пехоты вздрагивали, если проходили мимо. По вечерам парни добродушно подшучивали, Шнайдер явно стебался — в общем, троллили меня все, кому не лень. А я что? Я погрузилась в уникальное смирение, о наличие которого у себя раньше даже не догадывалась. Про себя крысилась, орала в голосину, обзывала себя бесхребетной терпилой и молчала. Я лучше выжду момент, когда смогу сотворить какую-нибудь подлянку. Вильгельм исправно заглядывал на приспособленный под занятия пустырь, любовался, как продвигалось обучение, скупо цедил Кребсу:

— Подчинение командам должно быть отработано до автоматизма, слышите? И пусть начинает тренироваться в стрельбе.

Окидывал меня цепко-холодным взглядом и убирался прочь до следующей проверки. Со стрельбой дело тоже не заладилось. Ежу ведь понятно бы стало — снайпер это не мое. Да мне даже собрать-разобрать винтовку пока что запредельно сложно. Только более-менее стало получаться, и я понадеялась на какую-то передышку, но нет. Кребс постоянно орал, что я косоглазый идиот, что я даже прицелиться в мишень правильно не могу. Меня это особенно не парило, но как же достали бесконечные команды и придирки. Я даже не могу вспомнить, третья или уже четвёртая неделя пошла такой веселухи.

А ведь это были ещё не все бонусы, заработанные Карлом Майером. Винтер действительно проявил креативность наказания глупого мальчишки. Видимо, чтоб у него, то есть меня совсем не осталось ни сил, ни времени ни на какие глупости. Ещё в тот же день, когда я вышла, наконец, из заточения, Вильгельм объявил мои новые, надеюсь временные, обязанности. Помимо помощи Коху, на мне ещё была функция поддержки их шмоток в должном порядке. Попросту говоря, сука-лейтенант обязал меня стирать форму и чистить сапоги всей их ораве. Я, конечно, всё понимаю, ему нужно железной рукой держать порядок в своей роте и прочее, но это уже перебор! Если муштру я бы ещё худо-бедно ему простила, но вот такое… В общем, моя слегка ослабевшая ненависть разгорелась с новой силой.

Всё, беру свои слова назад насчёт того, что Винтер добродушный, незлопамятный и что там я ещё говорила? Самый что ни на есть гад он распоследний, и сволочь та ещё. Этот перестраховщик, видимо, не желая выпускать меня из вида, заселил в общую избу, служившую временной казармой немчуре. Когда он это озвучил, я испугалась уже по-настоящему. Спать среди десятка мужиков, сто пудово страдающих сперматоксикозом? Да, я понимаю, что в личине Карла мне в этом плане ничего не грозило, хотя кто знает. Но тут другое — как мне эту личину сохранить? Проявляя чудеса изобретательности, я умудрилась при очередном заселении зашвырнуть ранец на самую дальнюю койку и в дальнейшем старалась ложиться спать либо первой, либо последней. Куталась при такой жарище в одеяло, одевалась и раздевалась украдкой. Но от регулярных подъёбок это, увы, не спасало.

Обнаружив в избе треснувшее, засиженное мухами зеркало, я с осторожностью подошла поближе. Пользуясь временным уединением, пока все во дворе то ли травили байки, то ли опять строили радужные планы на светлое будущее, я решилась заглянуть.

— Ох ты ж ё-моё, — увиденное заставило меня отшатнуться.