Мой суженый, мой ряженый

Он кивнул и поспешно вышел. Потом вернулся с таблеткой и стаканом воды. Женя растворила аспирин и выпила шипучий напиток. Через полчаса температура стала падать. Лоб у Жени взмок, ее одолела страшная слабость, но ломота в суставах прошла. Она снова уснула, на это раз спокойно, без видений и кошмаров.

Разбудил ее пронзительный крик. Женя резко села на тахте, испуганно тараща глаза в поисках Женьки. Она обнаружила его у окна, он стоял и спокойно глядел на нее. Крик повторился.

— Что это? — вконец осипшим голосом спросила Женя.

Не успел Женька ничего произнести в ответ, как дверь с грохотом распахнулась. В комнату ввалилась растрепанная Зинаида, лицо ее было искажено нечеловеческим страданием.

— А-а! Умираю! — она с маху рухнула на пол, как подкошенная, плечи ее дергались.

— Что… что с ней? — в ужасе проговорила Женя, невольно прижимаясь к стенке.

— Ничего. — Женька, не спеша, отделился от окна и, приблизившись к матери, опустился перед ней на корточки. — Показывай, что там у тебя? — Голос его звучал совершенно невозмутимо, без тени тревоги, но в то же время в нем не было обычного металла, как всегда, когда он общался с Зинаидой.

Та, подвывая и всхлипывая, сунула ему в лицо указательный палец. На самом кончике алела капелька крови.

— Уколо-олась! Иго-олкой!

Женя нервно хихикнула и тут же испуганно прикрыла рот ладонью, но Женька даже не посмотрел в ее сторону. Он привычно и ловко подхватил Зинаиду за оплывшую талию и, подняв, усадил в кресло.

— Не плачь, сейчас все пройдет.

Она, как по команде, тут же умолкла и лишь громко сопела, жалобно глядя на сына полными слез глазами.

— Последи за ней, — велел Женька, — я сейчас.

Та кивнула, косясь на Зинаиду с опаской. Он принес из аптечки пузырек с йодом и вату, аккуратно и тщательно смазал ранку.

— Ну что, легче? — Тон у него сделался совсем неузнаваемым, мягким и даже ласковым.

— Легче, — согласилась Зинаида и тут же потребовала: — Теперь забинтуй!

Женька покладисто сгонял в кухню еще раз, притащил стерильный бинт и в несколько слоев обмотал злополучный палец.

— Все. Теперь иди и поспи. А проснешься, будешь чай пить, с пряниками. — Он увел мать в ее комнату и долго не возвращался.

Женя продолжала сидеть на тахте, закутавшись в плед. Ей отчего-то сделалось невероятно тоскливо, так тоскливо, что она тихо расплакалась. Это чужой дом. Чужой! Он существовал до нее, существует и сейчас. Женька и его мать — одна семья, сколько бы он ни орал на нее, ни угрожал расправой, на самом деле он ее любит. Он не бросил ее, как бросила Женя свою мать одну в пустой квартире, он вообще ничего не бросил, продолжает жить так, как привык, как ему удобно. Жалеет Зинаиду за уколотый иголкой палец, а ее без угрызений совести заставил тащиться с температурой через весь город! Да ему просто плевать на нее, что бы он там ни говорил!

В коридоре послышались шаги. Она поспешно вытерла слезы. Женька вошел в комнату и подсел к ней на тахту. Выражение лица его было угрюмым и усталым.

— Часто она так? — осторожно спросила Женя.

— Часто. У нее болевой порог снижен. Ей простой порез кажется почти полостной операцией. Это правда так, она не притворяется, мне врачи говорили.

— Женька, она что, совсем сумасшедшая?

Он вздохнул и придвинулся поближе к ее ногам.

— Не совсем. Вернее, она вообще не сумасшедшая. У нее тяжелая форма диабета. Ну и… всякие там осложнения. Это долгая история, нечего тебе ее пересказывать. — Женька махнул рукой. — Лучше скажи, как ты? Тебе лучше?

— Мне-то лучше, — сухо и недовольно проговорила Женя. — Но, вообще-то, мне все это надоело.

— Надоело что? — он взглянул на нее непонимающе.

— Все! — повторила она и, отвернувшись от него, уставилась в стену.

— Ты мать имеешь в виду?

— Я тебя имею в виду! Ты… ты достал меня!

— Чем я тебя достал?

— Своей ортодоксальностью! Своей глупой таинственностью! Ты не живешь по нормальным человеческим законам и хочешь, чтобы я тоже не жила вместе с тобой! Вечно говоришь загадками, ни о чем никогда не рассказываешь! Ни о чем и никогда! Стоит мне хоть чем-то поинтересоваться, ты отвечаешь, что это долгая история, и уходишь от ответа. Как я могу после этого общаться с тобой — и вообще тебе верить? А — главное… — Женя обернулась и посмотрела на Женьку в упор мокрыми, воспаленными глазами. — Главное, почему бы сегодня было не отпустить меня домой?

Он несколько секунд молчал, выдерживая ее взгляд. Потом сказал тихо:

— Разве я привел тебя сюда силой?

— Ты мог бы не говорить со мной по телефону таким тоном! Ты ведь не говорил так сейчас с матерью? Не говорил!

— Женя, это другое. Не сравнивай.

— Почему другое? То, что у нее низкий болевой порог — это ты понимаешь, а то, что у меня диплом — нет? Ты вертишь мной как куклой, а я, идиотка, подчиняюсь тебе, потому что… потому что совсем спятила от любви.

— Я тут ни при чем. Ты сама хотела приехать, вот и приехала.

— Нет, при чем! При чем!! Меня мама дома полтора месяца не видела, мы почти не разговариваем, а раньше дружили!

— Твоя мама меня ненавидит.

— Ну и что?! — закричала Женя. — Это ее право! У каждого, как говорится, свои недостатки!