Мой мастер

— О! Украли уже! — отметил Али-Баба. — Ну, я пошел, — попрощался он с дворничихой.

Дворничиха некоторое время озадаченно смотрела вслед удаляющейся четверке, потом крикнула:

— Эй!

— Все! — сказал Косой. — Кина не будет, электричество кончилось! — И первый бросился бежать.

— Стой! — заорала дворничиха и, сунув в рот свисток на веревочке, засвистела на весь свет.

Четверо грабителей с завидной скоростью неслись посреди улицы. За ними почти по пятам бежала дворничиха.

— Держи воров! — кричала она.

Жулики свернули за угол, и Трошкин остановился как вкопанный. Навстречу ему шли Елена Николаевна и следом за ней, как утята за мамой-уткой, старшая группа детского сада № 83.

Косой, Хмырь и Али-Баба обогнули колонну и помчались дальше, а Трошкин стоял и смотрел во все глаза и не мог двинуться с места.

— Евгений Иваныч! — ахнула Елена Николаевна.

— Здравствуйте, Евгений Иваныч! — восторженно и нестройно заорали дети.

Евгений Иванович понял, что надо сворачивать, но на него уже набегала дворничиха. Выхода не было: заведующий детским садом, Евгений Иванович Трошкин, разбежался и сиганул через высокий забор.

Ночь. Мягко шурша щетками по пустому катку, двигался снегоочиститель, оставляя позади себя зеркальную полосу. И в этой матово поблескивающей поверхности, отражаясь, то вспыхивали, то гасли разноцветные огни — проверяли освещение елки.

Четверо лежали поперек широкой тахты, подставив под ноги табуретки. Спали в пальто и шапках, укрывшись половиком — тем, что днем красовался на полу.

Хмырь не спал. Он лежал с краю, смотрел в потолок остановившимися глазами. На потолок время от времени ложились причудливые тени от мигающей за окном елки.

— Доцент, а Доцент, — тихонько позвал Хмырь лежащего рядом Трошкина. — Сан Саныч! — Он потеребил его за плечо.

— А-а-а! — заорал Трошкин, просыпаясь. «Воровская жизнь» давала себя знать.

— Маскироваться надо, — сказал Хмырь.

— Что? — не понял Трошкин.

— Засекли нас. Теперь так на улицу не покажешься. Заметут.

— Ну? — спросил со сна Трошкин, стараясь не проснуться окончательно.

— Вот я и говорю: маскироваться надо.

— Давай, — согласился Трошкин и заснул.

Стоял морозный солнечный день. Гремела музыка на ярмарке в Лужниках.

Из шатра с вывеской «Хозтовары» высунулась голова Али-Бабы. Али-Баба огляделся по сторонам и перебежал в шатер с вывеской «Женская обувь». К груди он прижимал новенький керогаз.

— Три пары сапог для женщины по одиннадцать пятьдесят, — обратился он к продавщице в форме Снегурочки. — Сорок, сорок два, сорок четыре.

— Ого! — удивилась Снегурочка. Она сняла с полки две коробки, поставила перед Али-Бабой. — Вот сорок, вот сорок два.

— А сорок четыре?

— Только такие. — Она поставила на прилавок огромные лакированные туфли на высоких шпильках.

Вечер. Театральная площадь. Из троллейбуса вышли три женщины — толстая курносая в цветастом платке, низенькая старушка, по-монашески обвязанная поверх фетровой шапки темной косынкой, и девушка в лохматой синтетической шапке, в дубленке, из-под которой виднелись кривые жилистые ноги в чулочках сеточкой и лакированных туфлях на шпильках.

— Брр-рр, — сказала девушка басом и заскакала, пытаясь согреться. — И как это только бабы без штанов в одних чулках ходят?

— Привычка, — сказала старуха.

Это были Трошкин, Хмырь и Косой.

На контроле три подруги предъявили билеты и оказались в вестибюле Большого театра.

За деревянным барьером ловко работал гардеробщик — худой, с нервным лицом и торчащими ушами.

— Этот! — тихо сказал Хмырь.

Трошкин остановился против него, выжидая, стараясь поймать его взгляд. Гардеробщик почувствовал взгляд Трошкина, посмотрел на него. Трошкин кивнул ему.

Гардеробщик тоже едва заметно кивнул, что-то шепнул своему напарнику и поманил Трошкина за деревянный барьерчик.

— Узнаешь? — Трошкин приподнял косынку. Они разговаривали в глубине гардероба, забившись в зимние пальто и шубы.

Гардеробщик смотрел на Трошкина. Лицо его было неподвижно и, казалось, ничего не выражало.

— Узнаешь? — еще раз спросил Трошкин, робея.

Гардеробщик снова очень долго молчал, потом кивнул.

— Завтра у фонтана, против театра, в пять! — тихо сказал он.

— Ну? — с нетерпением спросил Хмырь, когда Трошкин вышел из гардеробной. — У него?

— Неясно, — неопределенно ответил Трошкин. — Пошли! — Ему было неприятно расхаживать на людях в бабьем обличье.

— Нельзя, — сказал Хмырь, кивком головы показав на двух милицейских офицеров, стоявших у выхода. — Переждать надо.

Благообразный седой человек открыл дверь в мужской туалет и остановился, пораженный: там стояли три женщины.

Мужчина извинился и вышел, но потом снова отворил дверь и спросил:

— Девочки, а вы не ошиблись, случаем?

— Заходи, заходи, дядя. Чего уставился? — свойски пригласила молодая косая девка с папиросой.

— Извините, — проговорил человек и вышел.

— Застукают здесь! — испугался Хмырь. — В дамский идти надо…

— Пойдем в зал, — сердито сказал Трошкин. — В зале нас никто искать не будет.

— Прямо так? — спросил Косой.

— Нет. В мужском варианте.