Мой мастер

— Во деревня! — снисходительно сказал Косой. — Ну ты даешь! Кто ж его сажать будет? Он же памятник!

Славин остановил машину.

— Отдохнем немножко, — предложил он.

Все замолчали, настроение было удрученное.

— Может, Сиреневый бульвар? — спросил Трошкин у Славина.

— Нет там никакого памятника, — устало сказал Славин.

— А вот там за углом театр Маяковского, — неожиданно сообщил Хмырь.

— Не было там никакого театра, — возразил Косой.

— Это я так… Мы с женой в 59-м году приезжали в отпуск, все театры обошли, — объяснил Хмырь.

— А где она, жена? — спросил Трошкин.

— Нету.

— Умерла?

— Не-а. Это я умер. — Хмырь застучал пальцами по спинке сиденья. — А чего мы стоим? — вдруг спохватился он. — Чего деньгами швыряемся? Поехали!

— Куда? — спросил Славин.

— Домой, — вздохнул Трошкин.

Машина остановилась у забора напротив катка.

— Восемь семьдесят, — сказал Славин.

Трошкин полез в карман.

— Карту купи, лапоть! — на прощание посоветовал Славину Косой.

— Вот билеты. — Славин незаметно протянул Трошкину билеты. — Проверим вариант с гардеробщиком…

— Ладно… Вот что, Володя, узнайте мне, пожалуйста, адрес жены Шереметьева: где она и что…

— Во! — раздался вдруг торжествующий вопль Косого. — Нашел! Во!

Трошкин и Славин подбежали к орущему Косому.

— Вон мужик в пиджаке. — Он выбросил палец в сторону памятника Грибоедову. — А вон оно! Дерево! — Напротив в витрине цветочного магазина стояла пальма в кадке. — А ты говорил: елка! — передразнил Косой Славина.

Дверь отворил лохматый парень в очках.

— Вам кого? — спросил парень.

— Вы меня не узнаете? — робко спросил Трошкин. — Я был у вас месяц назад.

— У кого? — не понял парень. — У меня?

— А может, еще кто-нибудь дома есть, кто бы мог меня узнать? — с надеждой спросил Трошкин.

— Никого нет. — Парень пожал плечами.

— Ну простите, — извинился Евгений Иванович.

— Пожалуйста!

Парень закрыл дверь, а Трошкин позвонил в следующую квартиру.

Открыла розовощекая молодая женщина в ситцевом халате.

— Вы меня узнаете? — сразу спросил Трошкин, приобретя уже некоторый навык.

— Узнаю.

— Здравствуйте! — обрадовался Трошкин.

— Сейчас, — неопределенно ответила молодая женщина и закрыла дверь.

Трошкин заволновался, полагая, что сейчас снова откроется дверь и ему протянут злополучный шлем.

Дверь отворилась, и женщина молча хлестнула веником Трошкина по лицу.

— Вот тебе, гадина! — сказала она и захлопнула дверь.

Трошкин позвонил еще и отскочил к лестнице, чтобы его не достали веником. Но бить больше его не стали.

Из двери вышел детина с широкими плечами и короткой шеей.

— Послушай, Доцент! — сказал детина, надвигаясь на Трошкина. — Я тебе говорил, что я завязал? Говорил. Я тебе говорил: не ходи? Говорил. Я тебе говорил: с лестницы спущу?

Трошкин со страхом глядел на надвигающегося человека.

— Говорил?

— Говорил, — растерянно подтвердил Трошкин.

— Ну вот и не обижайся!..

И заведующий детсадом № 83 ласточкой вылетел из подъезда и растянулся на тротуаре.

— Я-л-та! Там живет голубой цыган… — пел Али-Баба, по-своему запомнивший песню Косого. — Ял-та, ля-ля-ля-ля паровоз…

Он расхаживал по покинутому дому и искал, чем можно поживиться.

Подходящего было мало: разбитый репродуктор, ржавый детский горшок и непонятно откуда взявшийся гипсовый пионер с трубой.

— Ял-та… — Али-Баба взял под мышку пионера и понес. Он вышел на лестничную клетку и тут столкнулся со своими.

— Что это у тебя? — спросил Трошкин, постучав пальцем по гипсовому пионеру. Нос и щека у Трошкина были оцарапаны.

— Надо, — загадочно ответил Али-Баба и зашагал наверх. — Ноги вытирайте, пожалуйста! — приказал он, когда они подошли к дверям «своей» квартиры. У порога лежал половичок из разноцветных лоскутов. Али-Баба первым вытер ноги, показывая пример, и прошел.

Трошкин, Косой и Хмырь тоже вытерли ноги, прошли по коридору, открыли дверь и — остолбенели…

Комнату было не узнать. Это была прекрасная комната! Дыра в окне забита старым одеялом, на подоконнике — маленький колючий кактус в разбитом горшке, на стене — старые остановившиеся часы, под часами — пианино без крышки, на пианино — гипсовый пионер с трубой.

Посреди комнаты лежал полосатый половик, на половике стоял круглый стол, на столе — две ложки, три вилки, одна тарелка и таз с дымящейся горячей картошкой. Здесь же стоял чайник, а на нем толстая кукла-баба с грязным ватным подолом. А надо всей этой роскошью царил портрет красивой японки в купальнике, вырванный из календаря.

— Кушать подано, — сдержанно объявил Али-Баба, пытаясь скрыть внутреннее ликование. — Садитесь жрать, пожалуйста! — галантно пригласил он.

Трошкин снял пальто, повесил его у двери и, потирая руки, сел к столу.

— Картошечка! — радостно отметил Косой, хватая руками картошку и обжигаясь. — А еще вкусно, если ее в золе испечь. Мы в детдоме, когда в поход ходили… костер разожжем, побросаем ее туда…

— А вот у меня на фронте был случай, — вспомнил вдруг Трошкин, — когда мы Венгрию отбили…

— Во заливает! — покрутил головой Косой. — На фронте… Тебя, наверное, сегодня как с лестницы башкой скинули, так у тебя и вторая половина отказала.