Интуиция подсказывала, что в его словах есть правда. Выходит, буря ощущений, которые она испытала в его руках, была редким и, возможно, неповторимым везением? Затем мелькнула мысль, заставившая Люси похолодеть: можно ли жить в полную силу, зная, что ярчайшие ощущения остались в прошлом?
Она сидела молча. Несомненно, ярчайшим ощущением станет первое голосование на парламентских выборах – то, чему она посвятила жизнь. И этот момент совершенно точно ждет ее в будущем. Вот только он вечно отдаляется, недостижимый, как радуга…
Люси рассеянно похлопала Тристана по щеке:
– Так, значит, интрижка с леди Уортингтон – неправда?
– Я никогда не общался с этой женщиной, – тихо засмеялся Тристан.
– А инцидент с миссис Бредшоу и платяным шкафом?
– Полностью выдуман спятившим редактором «Панча».
– А прыжок в розовый куст из окна леди Резерфорд?
Он приоткрыл один глаз:
– Единственный случай, который имел место. – Он повернул голову и поцеловал ее пальцы. – А ты хорошо информирована о событиях в моей жизни.
– Это все Хэтти, – рассеянно пробормотала Люси. Тристан как раз прикоснулся губами к ее большому пальцу. – Она читает все колонки сплетен и пересказывает. Почему ты потворствуешь такой репутации, если лишь половина из написанного правда?
Люси почувствовала, как его язык скользнул между ее средним и безымянным пальцами, и отдернула руку.
– Ну ладно, слушай. Когда я был молодым и наивным, то заметил, что степень недовольства Рочестера прямо пропорциональна степени интереса ко мне со стороны женского пола. Естественно, я подливал масла в огонь. И скоро маска зажила своей жизнью – отныне публика решает, когда предать мой имидж забвению.
– Верно, – скривилась Люси.
– Ты сама понимаешь. – Их глаза встретились. – «Мегера Тедбери».
Люси улыбнулась. Они друзья по несчастью. Оба по-своему печально известные фигуры.
Тристан приподнялся и сел, для того чтобы заключить Люси в объятия и уложить рядом на одеяло, спиной к своей груди, и зарыться лицом в ее волосы.
Удивительно, как непринужденно их тела сливались друг с другом! Словно они так задуманы, несмотря на разницу в росте. А если лежа, так вообще подходили идеально.
Шерстяное одеяло было теплым и слегка царапало щеку Люси. Прилетела пчела, начала жужжать и обследовать остатки пикника, но Люси даже пальцем не шевельнула, чтобы прогнать насекомое. Ее окутала приятная истома. Да и головная боль уже несколько недель не возвращалась.
– Ты часто засыпаешь, держа меня вот так, – пробормотала Люси.
– Не отрицаю, – шепнул он ей в ухо. – Так меньше снятся кошмары.
– Кошмары? После войны? – Люси вспомнила их разговор на пороге под дождем, после происшествия в парке. – Они преследуют тебя по ночам?
– Иногда.
Она подавила желание вытянуть из него еще что-нибудь и была удивлена, когда Тристан отпустил ее, перекатился на бок и проговорил:
– Это было так мерзко.
Люси приподнялась на локте.
– Мерзко, – повторил он, глядя в небо. – И бессмысленно. Бессмысленность – вот самое худшее.
– Бессмысленно? Это как?
Тристан по-прежнему не смотрел на нее.
– Хочешь знать, что я думаю о войне?
– Хочу.
Если на то пошло, Люси хотела знать его мнение о многих вещах.
– Война – это преступление. Как в отношении противника, так и в отношении нас самих. – Он наконец взглянул на нее: – Ты шокирована?
– Продолжай, – медленно выдохнула она.
– Я помню, как впервые это осознал. Устанавливал палатки на бесплодной равнине. Все, что меня окружало, было чужим – заостренные пики гор вдали, животные, даже воздух. С таким же успехом я мог находиться на Луне – она удалена от Британии примерно на такое же расстояние; мы плыли целый месяц. Исчезни Афганистан с лица земли, ни один англичанин, сидя у себя в Лондоне, ничего не узнает, и наоборот. Мы проделываем столь изнурительный путь, хотя афганцы никогда не приходили и не придут к нам, и местные жители умирают с голоду и становятся жертвами жестокой резни, – а ради чего? Ради чего мне приходилось хоронить в чужой земле английских парней? Все потому, что один экспансионист, лидер тори Дизраэли, ради удовлетворения собственных амбиций затеял наступление. Конечно, тут могут присутствовать экономические интересы в виде запутанной цепочки причин и следствий, однако ощущение бессмысленности не исчезает. Можно жить и идти на смерть ради достойной цели, но чтобы ради бессмысленной?..
Люси выпрямилась и посмотрела на него с некоторой тревогой:
– Вот о чем ты писал в военных дневниках?
Он прищурился:
– Пожалуй.
– Значит, ты готов уничтожить «Лондонский печатный двор», публикуя свои скандальные откровения, а мне запрещаешь делать то же самое?
Выступать в открытую против захватнической войны было равносильно ведению подкопа под правительство тори; людей, которые на это отваживались, именовали радикалами.
Тристан оглядел ее, явно заинтригованный:
– Ты за меня боишься? Беспокоишься, что меня отправят на скамью подсудимых?
Люси с волнением заерзала. Как наивно было недооценивать глубину шрамов, принесенных с войны!
– Я с тобой согласна, – честно ответила она. – И кажется, я начала переживать за наш издательский дом.