Мои Белые Боги

Аорон жалел о том, что оказался в Горыянцы и открыто говорил об этом. Он не любил ни людей, ни этот мир и по большому счету это нельзя считать предательством. Нельзя заставить полюбить. В отличии от Ральфа Форста, рыжий драгэти сделал очень много для человечества Горыянцы. А если б дело касалось только Саши, то когда притупится горечь расставания, она бы верно смогла простить и даже оправдать его. Их яркий роман только начался и нельзя его сравнивать с целым родным миром, с Риспой, куда он и не надеялся вернуться. Да, потом она будет оправдывать его. Когда померкнет в памяти его образ, когда в ушах сладкой музыкой перестанет мурчать его голос и сотрутся признания в любви, когда тело забудет его ласки, бережно хранимые на память вещи куда-то пропадут за ненужностью, он перестанет сниться. Если когда-нибудь это случится, то Саша сможет отпустить первую, нежданную и такую горячую любовь. «Будь свободен, мой милый. Надеюсь, там ты найдешь то, что искал».

Другое дело, вестники, которых он называл братьями и риспийцы, которых обещал защищать и Перекоос – брат по матери. Боевой дух укрепления заметно поостынет и поубавится. Вот они имеют право хотя бы на прощальные слова и укор, имеют право считать Аорона предателем.

– Ну что это я, – вслух одернула себя Саша и обняла колени, – солнце Горыянцы еще не село. Сказал, вернется, значит, вернется.

Верно каждый пытался так себя приободрить, а солнце садилось всё ниже и ниже. Вот оно скрылось за горизонтом наполовину, вот на три четверти и еще никогда закат не был столь быстрым, что хотелось растянуть его, по крайней мере, часа на два и столь томительно медленным одновременно. Последние лучи утонули за горизонтом, на укрепление опустилась ночь. Аорон должен был вернуться, а может уже и вернулся и само собой сначала отправился к вестникам рассказать о том, как проводил Ральфа Форста и куда перенес обещанный полезный груз. Ну конечно, вернулся! Саша закрыла глаза и с улыбкой на губах не спеша считала до ста, чтобы уж точно у него хватило времени вернуться.

– Семьдесят, семьдесят один, семьдесят два…

Как в комнате ясно послышались шаги и шепот. Незнакомый женский голос протянул: «люблю драконов». Саша вздрогнула, открыла глаза, испуганно оглядела пустую гостиную и явственно почувствовала присутствие еще кого-то в гостиной. Ощущение было столь пугающим и сильным, что она тот час спрыгнула с рамы круглого окна и быстрым шагом вышла, вылетела из комнаты, по пути заметив боковым зрением, что у отражения в зеркале темные волосы. Это было уже чересчур! Сашиной храбрости не хватило остановиться и вглядеться в отражение. Мурашки по спине и волосы дыбом: испуганной кошкой она выбежала на террасу и остановилась, чтобы отдышаться. И как теперь возвращаться в собственное жилище? Освятить не получится: три дня лету ни одной церкви не найдешь, не говоря уж о приличной ведьме. Если только попробовать обратиться к травница бангки. Саша занесла ногу над доской, и собралась было лететь, как ее окликнул другой женский голос. Хвала богам на этот раз голос был знакомым, и двое приставленных для охраны и сопровождения дозорных тоже обернулись, а значит тоже и видели и слышали приближающуюся большими, медвежьими шагами хмурую Геллу.

– Ну что еще?! – раздраженно проворчала напуганная и голосом, и отражением в зеркале Саша.

– Разговор есть! …И как ты со старшими людьми говоришь?! Зачем «ну что еще?». Неприятно. Не говори так. Идти сюда, вот, – и сделав шаг вперед, вплотную подошла к Саше, попутно оттолкнув плечом дозорного, и протянула какую-то вещицу. К удивлению вещицей оказалась серьга-клипса, выменянная у Эльны за красную юбку. Гелла торопливо потрясла рукой, сережка послушно подпрыгнула вверх-вниз на ладони. Точно такая же серьга, «переделанная» в брошь висела у девушки на груди.

– Ты оставила в мастерской. Бери. Я забыла днем отдать, – нервничала и настаивала Гелла и добавила, – что говорят-то. Драгэти наш Аорон ушел и должен был вернуться. Видела его?