Модельер

В комнате мало что изменилось. Те же отстающие от стен обои, тот же потолок со следами жвачки, которую он метал туда в знак своего отчаянного детского протеста. Стол-«трансформер», коробки с конструктором на полке, в шкафу (Влад был в этом уверен) обнаружатся его вещи. С минуту Влад стоял и размышлял, но потом понял — мало что изменилось, потому что он ничего с собой не взял. В его сердце не нашлось и угла для комнаты, в которой он жил без малого пятнадцать лет. Так, наверное, люди, которым приходится часто путешествовать, с удивлением потом отвечают на вопросы родственников о гостиничном номере: «Да вроде уютно. Что там было интересного? Да ничего не было. Один раз завтрак забыли принести, пришлось звонить…».

Влад пошёл дальше — он пронёсся мимо этого перрона, на котором в прошлый раз пришлось столько стоять, лишь мельком окинув его взглядом. В дверях его встречала кошка. «Помнишь ещё меня, милая?» — пробормотал Влад и потрепал хвостатую между ушами.

Он приоткрыл дверь в комнату родителей, проскользнул внутрь. Папа по-прежнему тяжело ворочался в кровати, мамы по-прежнему будто бы и не было рядом. Только встав на цыпочки и приглядевшись, Влад заметил тень от её волос на подушке. Пахло спящими людьми, люстра застыла над потолком, будто огромная сосулька. Словно в доме вдруг случилась оттепель. Влад был совсем в этом не уверен.

Влад сделал шаг, опустился на колени, как делал сотни раз до этого. Через джинсы холодил колени пол. Лицо отца в лунном свете казалось высеченным из камня. Губы оставались неподвижны, одеяло аккуратно лежало на груди, как саван на мощах, и Влад со страхом подумал, что, возможно, некоторые вещи поменялись за два года гораздо сильнее, нежели он мог предположить. Отец никогда не спал под одеялом. Он всегда скрупулёзно в него заворачивался, но полчаса сна, и оно оказывалось на полу.

Впрочем, возможно, не всё ещё потеряно. Влад закрыл глаза, что бы не видеть неподвижного профиля, провёл языком по верхним зубам. Подумал, что бы сейчас мог сказать ему отец. И тут же в голове возник голос:

«Ты будто берёшь на себя ответственность изобличать грехи нашего времени».

Это было не начало диалога: никаких обменов приветствиями, никаких попыток настроиться на волну друг друга, обыкновенных трудностей, с которыми два необщительных человека налаживают контакт. Это продолжение давнего, давно уже прожёгшего в сознании Влада дыру, спора.

Привычку говорить длинными мудрёными фразами спящий отец взял попользоваться у Сава. Но тут фразы отнюдь не такие безобидные, а вместо молока разбавлены злейшим виски. Как будто карманы этой привычки он нагрузил болтами и гайками, высыпав оттуда прежде семечки, конфетные фантики и трамвайные билеты. Влад, который в жизни очень мало дел имел с крепким алкоголем, моментально опьянел.

— Я стараюсь. Хотя я не так много о нём знаю, — сказал он вслух. Спохватился, и зажал рот обеими руками. Впрочем, тишина вокруг была непоколебима, как густой кисель в стакане; ни один малыш своими слабенькими лёгкими не смог бы вызвать на его поверхности даже ряби.

«Ты бы сначала разобрался в себе», — пожурил его папа.

Владу захотелось вернуться в свою комнату и посмотреть, на месте ли тайник с наиболее удачными рисунками. Отец, конечно, ликвидировал бы его сразу, как только нашёл. Но не сдвинулся с места; за два с хвостиком года на свободе он придумал много неплохих вещей (которые понравились ещё как минимум двум людям — Влад считал, что это неплохой критерий оценки творчества), так чем будут лучше платья, которые Влад рисовал здесь, в тюрьме? Фантазия берётся не изнутри. Все новые впечатления, которые вливаются в художника, все сердечные и душевные метания перерабатываются внутренним конвейером в фантазию. Если все впечатления — с искусственного глянца журналов, с влажного шелеста их страниц, то и фантазия будет соответствующая. Нет, пожалуй, смотреть на это не нужно.

«Я бы не хотел там копаться, — ответил Влад. — Видимо, это будет не слишком приятно».

«Презираешь себя?»

«Скорее, просто не люблю. И, папа! Я ничего не изобличаю. Я… наверное, хочу, чтобы изобличили меня».

Он очень долго молчал. Кажется, Владу удалось его удивить. Когда Влад уже начал думать, что отнц исчез, растворился, он спросил:

«Как это? Ну-ка объяснись, сын».

«Объяснения — не моя стезя. Достаточно того, что я пытаюсь делать.»

«Что же ты пытаешься делать?»

«Я покажу».

Влад протянул руки и хлопнул в ладоши прямо над лицами спящих. Маски разлетелись вдребезги, из горла отца вырвался не то возглас, не то храп, мать тихо вскрикнула. Кошка, которая тёрлась о его бок, тряхнула ушами. Владу слышался под ногами звон стекла, пока он пробирался по стенке мимо родительской кровати к окну. Последнее, что он успел увидеть перед тем, как его втянул в себя оконный проём — как взметнулось на груди отца одеяло, будто крылья взлетающих ворон. И вот Влад уже внизу, смотрит наверх, как зажигается на втором этаже свет. Он не стал ждать, пока кто-нибудь выглянет в окно. Запихав руки в карманы, Влад пошёл прочь.