Модельер

Они в шоурум. Сквозь паутину, которую словно сплёл поверх стекла огромный паук, едва проникал свет. Когда-то здесь был магазин, которому какие-то голодные ребята ночью расколотили окно. Треснутое стекло так и не поменяли, и это, по мнению Юлии, придавало магазину некоторый шарм. Витрина словно говорила: «здесь вы увидите именно то, что ожидаете. Здесь побывали уже мародёры — смотрите, что сделали они с одеждой! Теперь это мусор… Или нет? Вот вы — вы лично — рискнёте это надеть и показаться на людях? Рискнёте ли вы разморозить это замороженное в ткани насилие теплом своего тела?» Вывески никакой нет: всё равно бутик пока закрыт. Сав шутливым шёпотом пытался поведать другу о «важных людях», которые сюда захаживают сладить с Юлей кое-какие контакты, на что Влад реагировал одинаково: «Здесь что, — говорил он — бордель какой-нибудь?» Савелий смеялся: Юльке, мол, с её-то голосом вполне подойдёт роль мамасан. А что до работниц… за каждой, буквально за каждой прослеживалась своя история; она была не внутри, не из-за глазных яблок выглядывала затаённой болью на очередного клиента, нет — она была снаружи. Грязью или кровью налипла на платья, останками саранчи усеивала плечи или задыхающимися в пыли придорожными кустами, безымянными, как работницы подобных заведений, украшала их грудь. На спине всё рваное, всё в лоскутах, так что даже беззащитные родинки на пояснице становятся всеобщим достоянием… Ну хорошо, родинки эти — дефекты китайского производства, на заводе их даже не подумали зашкурить, но смотрятся жутко и правдоподобно.

Влад здесь в первый раз, но по тому, как распрямляются плечи друга, как без скрипа начинает ходить на его шее голова, Савелий видел, что ему здесь нравится. Это полутёмное помещение с единственной тусклой лампочкой под потолком. Со стен содрана даже штукатурка, пол холодный, стол и стулья с высокой спинкой покрыты чёрной краской и лаком. Похоже одновременно на знакомый нам подвал и на помещение в каком-то замке. За окном мерещится непогода, даже когда светит солнце.

Савелий возился с креплениями, примеряясь с ними к разным местам манекенов. Он подсвечивал себе фонариком, иногда зажимая его зубами, подкручивал какие-то болты, регулировал крепления. Иногда произносил с чувством: «извините, ради бога» и поправлял сбившуюся деталь одежды. Камеры были размером едва ли не с крышечку от бутылки, Влад взвешивал их на руке и думал о глазах. Глаза будут темой одного из следующих костюмов — и Влад сейчас пытался вообразить себе ту, которая будет его носить. Жадную до чужого внимания, самку, которая по запаху, по каким-то ей самой (а на самом деле — её похотливой природой) определяемым признакам пытается подобрать себе самца. На ней, конечно же, будут тёмные очки, но в этом платье они — плохая маскировка: тысячи выпученных глаз будут пялится на каждого встречного и даже тех, кто вовсе не пересекался с ней маршрутами, а только лишь попал в капканы, расставленные глазами на спине. Проводить отбор и отсеивать, отсеивать, отсеивать… до тех пор, пока, наконец, хозяйка не останется одна. Пока не углубятся на лице морщины, просвечивающие даже через паттерны тонального крема и не поблекнут под тёмными стёклами зелёные фонари.

Зачарованный этим образом, он сказал Савелию:

— Я буду наблюдать за вами, как паук… как создатель паутины. Эта камера будет у всех на виду, остальные я хотел бы вас попросить замаскировать среди одежды. Хочу видеть реакцию людей.

— В зале будет темно.

— Тогда вы с Юлей повесьте одну-две на себя. Вы же будете сидеть внизу?

— Послушай, — терпеливо сказал Сав. — Почему бы тебе не поехать самому?

Влад поджал губы.

— Прости, я не хотел стать обузой. Я туда не напрашивался. Может, пока не поздно, всё отменить?..

— Уже поздно отменять, приятель… Ладно, ничего. В конце концов я пообещал себе оказывать тебе любую поддержку, на которую способен, и если ты не хочешь ехать на это грёбаное дефиле, я тебя выгорожу. И от Валькирии тоже. Давай сюда камеры. Мы с Рустамом покумекаем, куда их можно пристроить.

Тем же вечером они улетели. Влад остался дома, и ровно в двенадцать часов следующего дня, вооружившись пивом, пялился в ноутбук. Он разместился на полу, облокотившись на двух лежащих валетом манекенов, прежде позаботившись, чтобы их головы были повёрнуты к экрану. Пускай посмотрят глазами своих братьев и сестрёнок, которые умеют ходить, но, по сути, исполняют ту же самую функцию: наполнение для одежды, которая призвана быть отражением внутреннего мира человека, который её носит.

Ну, так считается. Так, можно сказать, говорят официальные источники.

Влад полагал, что это чушь. Во всяком случае, свои костюмы он делал по другому принципу. С мешком с костями и кровью, и даже иногда толикой мозгов, что вздумал их нынче к вечеру напялить, они имели сношения только в одностороннем порядке — повиновались движениям мышц. И кричали, кричали наружу, обращаясь к всем, кто может видеть их вопли, что не сотрясают даже воздуха, но призваны сотрясать и переворачивать внутренний мир.