Слушая Иренсо, Андрей не хотел думать о себе, но это ему не удавалось. Иренсо смело и безбоязненно оторвался от всего родного и бросился навстречу неизвестности, чтобы потом вернее служить своей родине. А он, Андрей, почему бежал от своей мечты стать художником? Ему вспомнилось изваяние распятия в храме академии, и в то же мгновение его мозг словно пронзили острые, как молнии, мысли: «Христос страдал во имя спасения человечества… Какого спасения? От чего? Его распяли. И кого же он спас своим страданием?»
А Иренсо говорит и говорит… Андрей помогает ему раскрыть мысль, вставляя английские слова. Андрей предлагает Иренсо пройтись по монастырскому саду, и тот готов принять любое предложение. У него большая цель. Он приехал сюда не для забавы, он должен узнать эту великую северную страну, узнать ее прошлое, настоящее, узнать ее людей. Он готов идти куда угодно…
Они шли рядом: необыкновенно высокий, длиннорукий, худой Иренсо и невзрачный, чуть сутуловатый Андрей. Теперь наступил черед рассказывать Андрею. По-русски, по-английски, с помощью жестов он рассказал Иренсо историю монастыря: как создавался его архитектурный ансамбль, какие события волновали его обитателей. Андрей поведал Иренсо о том, как в далекие времена монах Пересвет вышел на битву один на один с ханом Темир Мурзой. Это предшествовало знаменитой Куликовской битве. Тогда татары потерпели первое крупное поражение, предвещавшее освобождение Руси от татарского ига. Иренсо восторженно восклицал какие-то непонятные слова на родном языке. Но, услышав рассказ о монахе, он остановился.
— Здесь Пересвет? — округлив глаза, сверкая белками, спросил он и склонился к земле, покрытой крупным булыжником. — Интересно! Ой, как интересно!
Потом, вновь прибегая к помощи словаря, он рассказал Андрею о католической церкви в Уганде. Он хорошо знает историю своей родины, но примеров, подобных подвигу монаха Пересвета, не помнит. Другие случаи бывали: католическая церковь сдерживала борьбу за независимость страны, не раз ополчалась против людей, пытавшихся сломить английское владычество…
— Ты тоже Пересвет? Ты тоже за родину? — неожиданно спросил Иренсо Андрея.
Если бы можно было в этот миг провалиться сквозь землю, Андрей предпочел бы такой конец, чем оказаться в том положении, в каком он оказался. Он стоял перед Иренсо пунцовый, растерянный, с опущенными руками.
— Да, я хотел бы жить в то далекое время, — пробормотал Андрей и поспешил спросить: — А ты, Иренсо, верующий?
Иренсо понял его вопрос, но долго молчал, прежде чем ответить.
— Я думаю… — уклончиво сказал он и опять заговорил о том, что Пересвет дрался за родину, а католическая церковь не за Уганду.
Андрей снова почувствовал прилив жаркого огня к голове.
— Вот это — Утичья башня. Смотри сюда, — заговорил он торопливо, чтобы как-нибудь отвлечься от тревожных мыслей.
Иренсо, задрав голову так, что дважды на снег падала шапка, пытался разглядеть на шпиле каменное изображение утки, напоминавшей об охотничьих забавах Петра Первого. Но утки он так и не увидел. Она была слишком высоко от земли. Он различил лишь утолщение на вершинке шпиля. И снова восторгался легким, стройным, устремленным ввысь зданием колокольни, возвышавшейся над куполами соборов.
— Это русское барокко, — объяснил Андрей.
— О! Барокко! Понимаю! Хорошо, хорошо! — то и дело повторял Иренсо, и видно было, что он восторгался от души.
Он долго разглядывал Троицкий собор — одноглавый, приземистый, с круговым орнаментальным поясом.
— Хорошо! Как джунгли, — сказал он и виновато посмотрел на Андрея.
Но Андрей понял его: архитектура монастыря-крепости казалась Иренсо такой же великолепной, как джунгли. Пятиглавый Успенский собор поразил Иренсо своим величием. Он нашел в словаре слово «подавляет» и показал на него черным пальцем. Андрей заметил, что ладонь у Иренсо почти белая.
В соборе шла служба. Иренсо очень хотелось зайти туда, но он стеснялся просить об этом Андрея, а тот не догадывался о желании Иренсо. Они постояли и двинулись вокруг величественного здания, разглядывая голубые купола, усеянные золочеными звездами и крестами. Старые ели с заснеженными макушками почти дотягивались до куполов. С неба падал мягкий, пушистый снежок, чуть-чуть подтаивая под ногами.
Иренсо продрог и стал прощаться с Андреем.
Договариваясь о будущей встрече, Андрей проводил его до ворот. Сделав несколько шагов, Иренсо оглянулся. Лицо его осветилось улыбкой. Эта улыбка тронула сердце Андрея, ему захотелось сейчас же взять альбом и по памяти сделать набросок нового друга. Он принес альбом, сел на скамейку и с увлечением стал рисовать: маленькое лицо, длинная, тонкая шея, крепкие атлетические плечи, яйцеобразная голова, невысокий лоб, нос — вначале прямой, потом сильно расширенный. Но глаза не получались, и сходство из-за этого не возникало.
«Пожалуй, без позирования ничего не выйдет», — решил Андрей и плотно сомкнул веки, чтобы снова и снова представить черты Иренсо. Но сразу же вспомнилось и другое: его слова, манера говорить, и эта фраза: «Католическая церковь Уганды не за родину… нет».