Анита покидает помещение и едет по городу, как лунатик. На автопилоте. Слишком много мыслей в голове и злости в желудке. На себя. На Юлию. На ложь. В ней ядовито зарождаются тысячи чувств. Разве она не все перепробовала для своих детей? Разве она не работает как ишак? Она думала, что знает свою дочь. Она думала, что знает, кто она. Но она ничего не знает. Ничего не знает. Голос госпожи Ферхлендер разносится эхом в ее голове. «
В ту же секунду Анита замечает машину перед собой. Ей требуется мгновение ока, чтобы понять, что происходит, а разуму – оценить ситуацию. Затем она обеими ногами вжимает тормоз, включается антиблокировочная система, визжат шины, багажник чужой машины становится все ближе и ближе.
Затем она останавливается.
Сердце Аниты бешено колотится, мышцы сразу напрягаются ото лба до пальцев ног. Дрожь охватывает ее. Она была так близко. Так невероятно близко. Они с водителем впереди стоящей машины смотрят друг на друга через зеркало заднего вида. Долгий, неподвластный времени момент. Облегчение. Шок.
Затем загорается зеленый свет, и Анита с трудом включает первую передачу. Но она не может ехать. Ее колени слишком мягкие, а голова слишком пустая. Ощущение мокрой ваты. Когда водитель гудит позади нее, она не реагирует, она даже не вздрагивает, шок от произошедшего все еще слишком глубок. Второй сигнал, на этот раз более длинный и сильный, машина выезжает за ней и проезжает мимо. Анита игнорирует размахивание руками, которое она видит краем глаза. А также то, что водитель зовет ее через открытое окно. Вместо этого она смотрит на свои руки, крепко сжимающие руль. И на мертвенно бледные лодыжки.
Она стоит одна на перекрестке. Светофор снова загорается зеленым. А в зеркало заднего вида Анита видит приближающийся поток машин. Как стадо овец перед загоном. Затем она наконец-то трогается с места. Она говорит себе, что ей нужно сконцентрироваться. В противном случае она попадет в аварию и умрет, и у ее троих детей больше не будет матери. Она представляет себе свои похороны в закрытом гробу, потому что после такой серьезной автомобильной аварии открывать его было бы неразумно. При этой мысли у нее сжимается горло. Не по причине своей смерти, а потому что ей придется оставить своих детей. Три ее замечательных ребенка, которые, как она знает, лучшие и не заботятся о том, что говорят другие. С ней ничего не должно случиться. Потому что если бы с ней что-то случилось сейчас, по дороге на встречу в школу, Юлия никогда бы себе этого не простила. Юлия подумает, что если бы не она, то ее мать была бы на работе и не отвлекалась на свой страх в потоке машин.
И что бы ни сделала ее дочь, на каком бы приеме она ни была, она не должна нести такую вину.
– Ты уже делала тест?
Юлия игнорирует вопрос. Линду это не касается. Строго говоря, это никого не касается – и уж точно не Линду. С другой стороны, она все равно знает. Это уже не секрет, а громкая тишина, которая рядом с ними.
– Я тоже однажды попала в такую ситуацию, – говорит Линда. И Юлия смотрит на нее. – Эдгар при помощи своего пениса не только писает.
Юлия избегает ухмылки Линды. Ей не хочется улыбаться. Точно не после того, что уже успело произойти. Но Линда продолжает говорить.
– Эдгар хорош в постели, – говорит она. – Действительно хорош. – Юлия не хочет этого слышать. Обычно она ничего не хочет знать о сексе. Но еще меньше она хочет знать, насколько хорош Эдгар. – Твой забавный парень Леонард действительно мог бы чему-то у него научиться.
– Он не мой Леонард, – отрывисто говорит Юлия.
– Больше нет, это правда, – говорит Линда, а затем добавляет:
– Неужели он настолько плох?
– Мне обязательно на это отвечать?
– Нет, – говорит Линда, – хотя тебе может быть полезно поговорить с кем-нибудь, тогда тебе не придется записывать так много мыслей, которые позже будут опубликованы.
Юлия внезапно останавливается и хватает Линду за руку. Когда она понимает это, она немедленно отпускает ее. Они смотрят друг на друга. Солнце горит над ними в почти нереальном голубом небе, тротуар песчаный и яркий, и больше там никого нет. Пустая улица с трамвайными путями посередине, усеянная богатыми домами и лиственными деревьями. Как фон для сцены.
Линда скрещивает руки на груди и наклоняет голову. Отчасти забавно и отчасти вызывающе. Как будто она говорила:
Но Юлия молчит. Потому что у нее болит лицо, она слаба и хочет пить. Как будто часть ее просто умерла, а она была только тем, что осталось. Лишь частичкой себя. Она чувствует себя тенью, как будто осталось только половина. И Линда стоит перед ней как дерево.
В какой-то момент Юлия отрывисто говорит: