Мне больно, Олег!

А потом… стало еще хуже. Ритм взвился до невиданных высот, в голове помутнело, поле зрения сузилось, а примитивные желания стали еще примитивнее. Мы рвали одежду уже с себя. В нетерпении, в звериной какой-то агрессии. Но ритм держал нас на расстоянии от танцующих женщин, пока вдруг не грянул гром, не раскатился под сводами подвала, и не стал Знаком, Что Все Можно.

И мы набросились на них.

Нет, не для того, чтобы трахнуть, но это случалось само собой. Тела сами находили друг друга, стыкуясь всеми возможными местами, жестко, без этих выпендрежей цивилизации с изысканными минетами. Нет, только хуй в дырку и драть! Куда попал, туда и дерешь!

Но главное: мы стали зверями. Мы не просто драли этих влажных от пота самок, разгоряченных и податливых, пахнущих мускусом и огнем. Мы их жрали! Зубами за загривок и переть до визга! Отпечаток зубов на бедре, всосаться в сладкую влагу между ног, до крови прикусить сосок! Заломать руки и бешено долбиться, продираясь внутрь узкой дыры.

Вдобавок все девки оказались целками. То ли спецом подобрал, то ли не поскупился на операцию, но запах крови и вопли боли оказались такой взрывной специей, что в какой-то момент человеческое сознание нас всех просто покинуло. Мы грызли друг друга зубами, мы скручивали самок в немыслимые позы, под бешеный ритм так же бешено ебали все, что походило на дырку. Пот, кровь, сперма, ярость, слезы, крики, стоны, бешеный, бешеный пульс в висках и полная потеря памяти.

Потому что память есть у человека. Зверю нужны только инстинкты.

Я не помню, чем все закончилось тогда. Просто не помню конец ночи.

Но забыть ее саму уже никогда не смогу. Выпустить своего зверя но волю, это самое сладкое, что может человек.

Увы, я не вхож в те высокие круги и больше мне так не везло.

Но сейчас я чувствую что-то похожее. Пульс в висках. Запах женщины. Жар ее кожи, смешанный с жаром огня. Ее крики, ее стоны, ее вкус.

Пульс ускоряется сам собой. Без музыки, без ритма, без танцев, без чего-либо еще. Меня заводит она сама. Ее тело, ее покорность. Мне мало горящей под воском кожи, густой терпкой влаги между ног, вкуса поцелуев. Я хочу ее плоть. Хочу ее вкус. Хочу ее всю. Сожрать. Трахнуть. Уничтожить. Разорвать на части.

Зубы впиваются в сладко-соленую кожу, под которой бьется испуганной птицей пульс. Язык собирает вкус ее тела, следы выступают алыми полукружьями. Она кричит, она стонет, она извивается, пока мои зубы терзают ее тело. Я шлепаю ее по груди, по животу, разогреваю и так пылающую кожу. Ее пальцы цепляются за меня, она хрипит мне на ухо, когда я пробую на клык маленький твердый сосок. Она отзывается на мое рычание своим жалобным скулежом, но тоже прикусывает мою губу, вызывая во мне вообще малоконтролируемое безумие. Моя! Моя самка! Взять!

И в ответ на это, самка разворачивается задом, покорно подставляя себя.

Отклячивает зад, демонстрируя текущую дырку.

Сучка. Моя сучка. Отпялить. Отодрать. Задолбить.

Я что-то еще помню про то, что собирался делать, но долбящий в уши пульс не дает сосредоточиться. Сначала слить себя в нее. Потом думать!

Только то, что я оставил на себе застегнутые штаны с ремнем напоминает мне, что я человек. Но зверь. Но человек.

Но…

Плюнув на терзания человека и зверя, я рву ширинку и обнимаю руками голову своей самки. Ее губы сопротивляются, но недолго. Разбухшая звенящая от напряжения головка прорывает заслон, входя в жаркое, влажное, узкое. Сразу на всю длину под хрипы и спазмы. Зубы прикусывают меня в самом чувствительном месте, но эта боль только добавляет первобытной звериной похоти, служит приправой. И я вгоняю себя в ее горло сквозь боль и сопротивление, раз за разом. Это недолго. Я наполнен раскаленной лавой, которая рвется наружу. Недолго. Недолго. Только стиснуть ее грудь, когда лава прорывается мощным потоком, стиснуть и не дать закричать, забив этот крик в горло самим собой.

Олег-10

Вылитый до дна после девчонки в баре, я и не думал, что у меня хотя бы встанет на Ксюшу. Надеялся поиграть с ней по полной программе, не поддаваясь похоти, кормя только свою жестокую часть. Но она оказалась слишком сладкой.

Раньше я спокойно относился к воску, считая, что это практика для ванилек и лесбиянок, которые любят, чтобы было красивенько. Но все же не мог обойти его вниманием. Огонь пугает. А страх в Ксюшиных глазах заводил меня не по-детски.

И я не устоял. Как мальчишка, как безумец без тормозов сорвался, даже не дойдя до самого интересного. Ее боль и наслаждение, мучительные крики и стоны разбудили огонь, спящий во мне самом. Жажду, голод, нужду в ней.

Но после феерического жаркого взрыва, после которого я еще минут пять слышал звон в голове и стоял, покачиваясь, опираясь на стол и бездумно стирая капли спермы с ее губ и глядя в затуманенные от слез глаза, похоти во мне больше не осталось.

Лишь холодный садизм. Желание причинять боль. Оно стало только сильнее от того, что я получил самый сладкий оргазм в своей жизни. Теперь хотелось затерзать эту девочку втрое сильнее. Замучить до беспамятства.

Это было к лучшему. Теперь я мог показать ей самые темные уголки СМ.