Мisol

Я взяла в руки папку и вытащила из нее листы. Мне захотелось сжечь их, как когда – то воспоминания о том, что было связано с ними. Я вытащила зажигалку из заднего кармана штанов и поднесла к бумаге. Смотря на то, как она горит, я не могла отвести глаз. Было что – то завораживающее в этом – словно отблески неонового заката. Пламя переливалось разными цветами и превращалось в пепел. Ай! Руку обожгло. Бумага практически полностью сгорела. Я очнулась и пришла в себя. Положив оставшиеся листы на стол, села обратно в кресло.

Любовь!

Я усмехнулась. То, чего жаждала! Та, кого знала в лицо, как сейчас одиночество! Рука – дающая и забирающая одновременно. Я так любила тебя, Музыкант – искренно, самозабвенно. А ты исчез! Как всегда, сбежал от проблем – подальше! От ответственности, от боли. Оставил меня одну гнить в этом сумасшествии.

Закон трех «П». Действует ли он вообще?

Невозможно простить то, что предано. Невозможно принять то, чего нет. Невозможно признать то, чего и не было.

***

– Давид Васгенович, девочке жизненно необходимо это лекарство! Поймите, у нее сейчас идет курс химиотерапии. Он проходит поэтапно. Скоро мне нужно будет перейти на следующий, а я не могу, потому что на Аспарагиназу* она дала крапивницу! Надо заменить ее. А химию прекратить я не могу.

– Марьям Руслановна, я все прекрасно понимаю! Но вы и меня поймите. В бюджете есть средства только на закупку томографа, и я не могу растратить деньги ради одного человека, когда на кону стоят гораздо больше жизней.

Держи себя в руках.

Чувствуя нарастающую злость внутри, я сделала глубокий выдох, стараясь не высказать все, что я на самом деле думаю.

– Но ведь мы заказали Сердюкову. И средства были.

– Ну, так урезали ж бюджет! Ничем не могу помочь. У меня много работы, да и вас, я думаю, больные заждались.

Засаленные глаза, чуть приподняв толстые веки, посмотрели на меня сквозь стекла очков.

Господи, о чем это я? Как можно сравнивать Сердюкова c Гладковой! Разговор окончен. Ясно.

Не сказав ни слова, я покинула кабинет главного.

В голове крутилась одна единственную мысль: как достать эту чертову Эрвиназу!

Боже, ну, как все – таки глуп народ! Неужели я похожа на монстра? Как можно было скрывать от лечащего врача, что благотворительный фонд отказал в продлении лечения! Мама Жени просто постеснялась сказать мне об этом.

Я поспешно поднялась по лестнице и за десять минут добралась до отделения. Мне обязательно нужно было успеть в ординаторскую, чтоб застать там Быкова. Он всегда находил выход из любой ситуации. А у меня уже начали опускаться руки.

Войдя внутрь, я как всегда нашла его за печатанием эпикризов*. Он был педантом до мозга костей. Все, кому нужно было спросить у него совета, прекрасно знали, что в два часа дня Виталий Олегович сидит в ординаторской за «писаниной».

– Виталий Олегович, выручайте! Я уже не знаю, что делать.

Быков, не отрываясь от основной работы, спросил меня что случилось. Это тоже было одной из отличительных черт его характера: ничто не могло отвлечь его, когда он был чем – то занят.

– Гладкова, моя пациентка нормально шла на Аспарагиназе, пока не дала крапивницу на половину тела. Срочно нужна Эрвиназа. Но как вы знаете, в России она не зарегистрирована и достать ее очень трудно. В семье денег нет, а благотворительный фонд, раньше помогавший девчонке, на этот раз отказал ей в поддержке. К тому же, бюджет больницы урезан, и я не могу достучаться до Главного, чтоб уговорить его заказать этот дорогостоящий препарат.

– Мать обратилась в Министерство?

Ответ сопровождали звуки беспрерывного «стучания» пальцев Быкова по клавишам.

– Да! Но там ей, естественно, отказали!

Мой голос сорвался и чуть не перешел на крик.

– Тем самым еще раз подтвердила мою теорию, что все люди – идиоты. Я не удивлен. Кстати, а ты зачем впряглась в это дело? Нечем заняться?

Я пропустила его сарказм мимо ушей.

– Виталий Олегович, что делать?

– Спроси у Чернышевского.

Он поднял голову и, посмотрев на меня, негромко рассмеялся.

Я злобно уставилась на него, давая понять своим видом, что шутки в данном случае абсолютно неуместны.

– Пусть идет в другой благотворительный фонд.

– Какой? Виталлий Олегович, вы же сами знаете, что у нас в городе их можно по пальцам посчитать!

– Я одного не понимаю, Марьям. Что с тобой происходит? Ты всегда была такая собранная, организованная. Все у тебя работало как часы. Что случилось?

Быков прекратил печатать и, подняв голову, проницательно взглянул на меня.

Я почувствовала, как в кожу начинает вгрызаться острыми зубами совесть. Да, я работала как часы, когда стала «роботом»! Но, все же, я живой человек и у меня есть чувства. А когда тебя начинает преследовать то, что ты предпочла бы выкинуть и забыть, каждый может слететь с катушек.

– Не знаю, как так получилось. Но факт остается фактом. Что мне делать?

Внутри не осталось ничего кроме готового сдаться отчаяния.

Быков отодвинул стул и подошел ко мне, окончательно оставив работу, что было ему абсолютно несвойственно.