Мisol

Ну, как и ожидалось – систолический шум над всей областью сердца, вследствие выраженной анемии. Костный мозг не функционировал «как должно» из – за болезни. Легкие чистые, тоны сердца в пределах возрастной нормы.

Женька готовилась на повторную пересадку. Стояла на очереди в Министерстве, вроде должна была вот – вот получить квоту. Но помимо этого, ее родители работали с местными благотворительными фондами, и я надеялась, что нужная сумма будет собрана вовремя.

– Жень, глазки сухие. Капаешь что – нибудь?

Я вопросительно взглянула на девочку. Та натянула майку, и, просунув сквозь нее голову, невнятно пробормотала:

– Да. Мама купила мне какие – то капли, не помню точного названия. Но они вроде как помогают. Марьям Руслановна, а скажите, почему меня тошнит все время?

Девчонке было уже пятнадцать лет – интересоваться о состоянии своего здоровья в этом возрасте было своего рода приобщением к болезни.

– После химии, слизистые во всем организме, как бы, «иссушаются». То же самое происходит в желудке. Его нормальное функционирование нарушается, и возникают позывы к рвоте или тошнота, как в твоем случае. Придется это выдержать.

– Понятно.

Девчонка тяжело вздохнула.

– Да мне и не в первой, если честно.

– А где твоя мама?

– Она спустилась вниз купить воды.

– Понятно. Попроси ее зайти ко мне в ординаторскую. Мне нужно поговорить с ней.

– Ладно.

Еще раз, улыбнувшись девчонке, я оставила ее и вышла из палаты. На ум, вдруг, пришли воспоминания о том, как она впервые попала к нам в отделение. Ее привезли поздно вечером, в очень тяжелом состоянии. Это как раз было на моем дежурстве. Родители скитались два месяца по врачам в поисках правильного диагноза, пока те не довели девочку до того, что процесс поразил нервную систему.

Иногда становится страшно, что среди моих коллег есть те, кто лечит пневмонию Мукалтином. И ставит такой диагноз без рентгеновского снимка, как в случае с Женькой.

Каждый раз, когда захожу в эту палату, вспоминаю убитых горем и черных от слез женщину и мужчину – ее родителей. Сколько им тогда пришлось пережить! Девчонка была «между». На тот момент казалось, что возможность выздоровления полностью отсутствует. Но она выкарабкалась. Мы еле ее вытащили тогда.

Вот в такие минуты, я задумываюсь – а может все же есть смысл в моей профессии, если я могу отвоевать даже минуту жизни у «ЧЕРНОЙ?..»

Я вошла в ординаторскую и села за компьютер. Мне нужно было оформить выписной эпикриз* пациенту с идиопатической тромбоцитопенической пурпурой*.

День жизни – много это или мало? Не знаю. Но уверена, что скорее первое, чем второе. Ведь если есть надежда, вера во спасение, значит, человек все еще человек и не превратился в тлен и прах!

Проработав здесь врачом в течение семи лет, я поняла одно: жизнь – это борьба. И пока у тебя есть силы, ни в коем случае нельзя сдаваться.

Никогда не смогу забыть, те страшные приступы судорог ночью, и днем. И потом еще и еще. Бедной девочке столько пришлось перенести. А сколько выпало на долю несчастных родителей! Реанимация, интенсивная терапия, процедуры, исследования. Исследования и процедуры…

И вот Женя живая стоит перед моими глазами и разговаривает о том, что ее просто тошнит! Разве это не чудо?

Я почувствовала, что на глаза навернулись слезы, и вытерла их рукой.

– Марьям Руслановна, тебя ищет мать твоей пациентки!

Дверь ординаторской открылась и в нее просунулась голова Виталия Олеговича, моего коллеги.

– Я поняла. Это, скорее всего, Гладкова.

– С тобой все в порядке?

Быков бросил на меня быстрый взгляд из – под очков.

– Ты в последнее время как – то сама не своя.

– Да, все нормально! Не переживайте.

Ничего не ответив, Быков вошел внутрь и подошел к своему столу. Он встал ко мне спиной и начал рыться в кипе историй болезней. Воспользовавшись этим, я незаметно протерла глаза и, придав себе более – менее свежий вид, начала печатать.

– У нас освобождается койка?

Быков бросил на меня короткий взгляд.

– Да, выписываю Чепурнова.

– Это тот, у кого ИТП*?

– Ага. Он хорошо пошел на преднизоне*. Спленэктомия* не потребовалась.

– Ремиссия*?

– Да, клинико – гематологическая*. Думаю, через недельки две ему можно в детский сад.

Найдя, наконец, то, что искал, Быков повернулся ко мне лицом:

– Ты от меня так легко не отделаешься Марьям. Имей в виду.

Я почувствовала, как краснею. Хотела было съязвить в ответ, но Быков не дал мне такой возможности.

– А вот моим Нурбаевым так не повезло!

Я прищурилась и с едва сдерживаемым гневом взглянула на него. Поняв, что вопрос закрыт, я «проглотила» негодование и решила поддержать предложенную им тему.

– Ну, оно и понятно! Кстати, у меня студенты пятый курс. Вы же их еще не выписываете?

– Да, какой – там! У них операция на следующей неделе. Что? Хотела показать?

– Конечно! Где ж они еще такую талассемию* увидят? Это же классика в чистом виде!

Быков громко рассмеялся, запрокинув назад голову. Я сама невольно улыбнулась, сказанным словам.

– Это точно, Марьям! Хорошо сказала!