Мир внутри

– Наверное. Я крестился в шестнадцать. Мне хотелось походить на него. Кажется, ему хотелось того же, но что-то внутри постоянно останавливало, даже сейчас, что-то не дает стать нам по-настоящему близкими людьми. Хотя он мне заменил отца, на его словах и поступках я вырос, я верил ему и хотел… я говорил уже. А еще мне мечталось о звездах, о бескрайних далях. Наверное это у меня от тебя, отец.

– Я хотел стать конструктором, я и стал им, а космос… да, я всегда хотел быть далеко, очень далеко от всего… – странное объяснение, Рой, конечно, не понял, а потому продолжил о себе:

– Я видел как становится тесна дружба там, в сложных, непреодолимых ситуациях, и я хотел быть там. Я и любимую и друзей нашел среди тех, кто создавал корабли, кто летал на них. Кто верил в общее дружество, не знающее границ.

Интересно, а Шеннон кто по вероисповеданию. За все полгода, что она находилась на орбите, я не помню случая, чтоб она молилась хоть раз. Чтоб просто обращалась к богу, чтоб… ни на земле, ни в небесах. А может, она и не была религиозна. Я не спрашивал об этом, не случалось повода, мы дружили, работали, сражались с трудностями, да, именно как говорит Рой, плечом к плечу. Может, она молилась по ночам, пристегнувшись к кровати? Жаль, не спросишь, потеряна ниточка. Разве что у Юрия, они готовились вместе. Наверное, тоже вряд ли скажет. Не в былой ревности дело, он тоже выпал из обоймы, ушел на пенсию. Стал другим.

И я стану другим, после этого полета, в следующий, уже предупредили, наполовину коммерческий, наполовину тестовый, не выпустят. Полетит моя замена, канадец Рон Шишкаускас.

– А ты во что веришь, отец? Не в бога, но во что-то ты же веришь.

Я замолчал. Почему-то вспомнилась, как жена, увидев плохой сон, с крохотной иконкой Николая Чудотворца обходит дочь, перед отправкой в лагерь или куда-то еще. Это не имеет отношения к религии, она просто суеверна, и этим обходом успокаивает себя. Дочь поначалу раздражалась, потом привыкла, потом… нет, не уверовала, но иногда сопровождала мать в церковь. Не крестилась, не молилась, ходила, как на дополнительное занятие. Поначалу сам злился про себя, но когда понял, насколько все несерьезно, отстал. Хотя бы вырастет трезвомыслящей. А как дальше поступать, решит сама, без чьей-то помощи.

Ответ Рою напрашивался самый простой, так я и сказал, это он и ожидал услышать. Слова о вере в человека, в его силу, мужество, стойкость, и так далее. Он не задал другой вопрос – почему же тогда у меня нет друзей даже среди космонавтов, почему, едва уйдя из отряда, я стал пенсионером-одиночкой, к которому мало кто наведывается и которого беспокоят разве что звонками и письмами, с каждым годом все реже. Ответа на эти звонки и письма приходится уж слишком долго ждать. Он не спросил, я не ответил, но про мою супругу вопрос задал.

– Да, она крещеная, причем еще… давно, словом, сразу после СССР. Мама ее, она тяжело болела, и очень хотела, чтоб это стало последней волей. Когда дочь крестилась, мать поправилась. А ведь ее соборовали.

– Ты говоришь об этом с сарказмом, отец.

– Скорее, с иронией. Мне кажется, мы сами не понимаем, в кого или что верим. Придумываем себе божеств, поклоняемся их чудесам, тем, что нам кажется, исходят от них, молимся о спасении, о милости, о… обо всем. Требуем что-то, вместо того, чтобы делать это самому. Вообще странно, что наш бог оказывается столь мелочен, что готов помочь с устройством на работу, мелкой местью соседу или выбором легкого вопроса на экзамене, – Рой улыбнулся. – И странно, что это обязательно должно быть связано с унижением самого молящегося. Неудобная поза, заучивание труднопонимаемого текста, правильно повторенного нужное число раз, – улыбка пропала. – Я действительно не понимаю, почему бог обязан обращать внимание на эти мелочи, а не создав мир, успокоиться и оставить творениям вершить историю самим. Мне странно ручное управление вселенной, зачем надо было создавать ее такой, чтобы постоянно проявлять себя в ней. И еще – если бог всеведущ, зачем просить его о чем-то? – ведь наши горести и радости ему известны лучше нас.

Замолчал; долго не говорил так долго и быстро. Кого-то хотел уколоть и кому-то что-то высказать. Рой не говорил ни слова, молча глядел в сторону, видимо, все, приходившее на ум, оказывалось долгим пересказом уже не раз говоренного прежде и не только мне; короткие же ответы не находились. Выискались у меня самого.

– Все же мне завидно верующим. У них всегда есть к кому обратится, и они хотя бы мысленно могут положиться на того, кого может и нет. Но это все равно придает сил и внушает надежду.

– В этом ты прав, отец, – быстро произнес он. – Знаешь, в колледже я долго не находил компанию, и часто проводил время в одиночестве, после дома, это очень непривычно, сбивает с толку. Первый семестр я практически провалил. Но не сдался верой. Наверное, чаще других из всех моих тогдашних знакомых, общался со мной наш пастор. Даже дядя Фрэнк… – он замолчал нежданно и коротко попрощавшись, ушел к себе.