Мир, где тебя нет (СИ)

— В Сантане шепчутся по углам, — глухо буркнул Трей, уткнувшись в пустую кружку. Он едва возвратился из Хетани и, будучи сыном амбициозного Нолана, был недурно осведомлён по части политической обстановки, как внутри рассеянных, вечно строящих альянсы и тотчас расторгающих союзы герцогств, так и за их пределами.

Демиан полуобернулся и скупо проронил:

— Князь Аргай непопулярен в народе, но пока он реальная сила. А те, о ком шепчутся по углам... сидят по углам.

Больше он ничего на это не ответил; не от небрежения. Какой бы аваллар ни занимал великокняжеский престол, он не станет открыто поддерживать Демиана в обход Теллариона: это подрывало бы саму идею неприкосновенности власти — шаг, на который не решился бы ни один правитель, кроме того, нарушало бы давние договорённости с ведьмаками о взаимном невмешательстве в политику. Большее, на что они могли рассчитывать в нынешнем положении — неофициальная поддержка воинов князя Ланадар (родственника супруги Великого князя и отца одной из стихий), и эта поддержка уже была им оказана. К тому же, Сантана, чей первый Великий князь был когда-то и первым Магистром, ещё хранила давнюю связь с Телларионом. От прочих государств не приходилось ожидать подобной лояльности.

Они оба знали это, и Демиан не стал тратить слов на озвучание истины.

— Эльфы, люди, гномы, аваллары... — Трей показательно, как старательный семилетка, загибал пальцы. — Дем, ты в самом деле... Давола и демоны Бездны, ты затеял...

И тогда Демиан улыбнулся, так, что на одно невозможно яркое и долгое мгновение напомнил самого себя — семнадцатилетнего, раскинувшего руки на краю обрыва Верес, словно в попытке обнять весь Предел.

— Если время Теллариона ещё придёт, это случится нескоро. Настало время объединённого Предела.

Трей медленно и размеренно качал головой и не замечал этого.

Юношески-чистая улыбка Демиана исчезла, неуловимо, как и появилась.

— Да, Трей. Только так: гном обок с эльфом, эльф и аваллар плечом к плечу. Забывшие о всех обрушенных штольнях и выжженных трижды священных рощах, о клятвах на топорах, о том, чей прадед был убит тысяча триста семьдесят три года тому за бесчестье пятиюродной тётушки. За каждым тянется шлейф вражды, тем более нелепой, что начало её потеряно в бездне тёмных времён, всеми забытое. И голодная свора этих ничтожных властелинов, повелителей десятка болотных кочек и полудюжины сараев — и ведь каждый, владеющих подобным богатством, величает себя лордом и не терпит над собой управы. Не забудь и о них, Трей. Ведь и они тоже — сила, стихийная, саморазрушающая, бесконтрольная. Но — сила, а нынче не время разбрасываться по мелочам. Или весь Предел соберётся в единый кулак, или Бездна откусит его пальцы один за другим.

— Славно. — Трей откинулся на спинку кресла и сел, прямо глядя в глаза Демиану. Взгляд вновь непроницаем, но Трей и не пытался проникнуть в сокровенное, как и осознать всю грандиозность его планов. — Ответь лишь на один вопрос. Как давно ты всё это затеял?

— Достаточно. — Демиан устроился на краю стола — привычка, оставшаяся с детских лет, мальчишеская поза, так не вяжущаяся с тоном разговора. — Достаточно, чтобы понять: заполучить Серебряный престол — меньшее, что предстоит исполнить.

— Ты рехнулся, — серьёзно сказал Трей, — но, наверное, так и должно быть. Никто в здравом уме не поверил бы в осуществимость подобной затеи.

— Ну а ты сам?

— А что я? — беспечно отозвался и потянулся, сцепив ладони на затылке. — Мы — братья. Разве у меня есть выбор?

— Братья, — откликнулся эхом.

— Да. И спрашиваю как брат. Когда ты отправляешься в Телларион?

— Сегодня же, — тихо ответил Дем.

Друг раздумчиво кивнул, как бы невзначай обращаясь взглядом в тишину дома.

Демиан закаменел лицом.

— За горло держит эта клятая Добрая Весь. Что я могу?.. ждать?

— Если без тебя она...

— Я знаю, Трей. Я знаю.

(Добрая Весь. Лето 992-го)

Во снах Дианы зацветают сады. Акварельные краски, игра светотени, воздух — тёплый, ароматный, в нём: яблони... вишня, черёмуха, сирень...

Трели и щебет, шелест трав, шорох дождей и рокот гроз. И всё: далеко-далеко... Будто бы даже не во сне — так: сон во сне. Точно затейливая игрушка.

И громовые раскаты становятся тише, тише... тише сокровенного зова одинокой птицы. Полупрозрачные лепестки роняют хрустальные бусины, и те потерянным ожерельем рассыпаются в травах... и тают под лучом рассвета.

Диана видит всё это: бесконечные струны, и жилки, и потоки, пронизывающие весь Предел, каждую пядь его. Вот протянулись для неё алмазными низками ливниевые струи; вот шар в клубке ветвей, полупрозрачных будто бы, только пробегает то здесь то там флуоресцентная искорка. Шар живой, жёлтый — птица, и в сердечнике его пульсирует алый сгусток.

И всё здесь живое, дышит, вечно стремится, куда-то, зачем-то, и только она парит надо всем, в бесчувствии, в невесомости.

Предел говорит с ней, неисчислимыми тысячами голосов, и каждый звучит инако. Всякая травинка, всякий луч имеет слово — для умеющего слышать.