Мир, где тебя нет (СИ)

Телларион не узнать. Он остался в прошлой жизни со всем остальным. Тот, прежний, был молчалив и сдержан, чудо-само-по-себе. Тот, что присвоил его имя, казалось, утерял в величине втрое против прежнего, сделался суетен, захламлён и тесен. Недавний отшельник и отщепенец, он он сделался, пожалуй, самым оживлённым местом Предела. И месту этому нужна была хозяйка.

Хлопоты хозяек тем незаметней, чем они титулованней. Разве что которой из них вздумается порой — совсем не часто, часто не позволит чувство меры — как бы между прочим похвастать перед гостями — разумеется, не менее родовитыми, этак по-родственному, не перед слугами же, право слово: мол, глядите, какова я, всё держу вот в этих вот холёных ручках! И гости покивают уважительно-восхищённо: в самом деле, труд велик, как же-с, знаем сами. И так продолжится работа, до следующего визита, может, через год, может, через десяток лет, по случаю.

Для всех родственников герцогиня Кармаллорская являла безусловный образчик рачительной хозяйки. Ещё бы, такая затворница... порога родового замка не переступит...

Каждое утро они появлялись как из рассыпанной волшебной пыльцы: вездесущая всезнающая Фьора, по-прежнему расторопная, несмотря на своё становящееся всё более очевидным положение Йолль, молчаливая Эстель. А за этими женщинами стояли другие, десятки безымянных женщин, не знающие праздности руки.

Ни единой свободной минуты — такой была её цель, и до настоящего времени не возникало проблем с её достижением. Диана перенимала у Фьоры прежде кажущуюся мистической способность быть повсюду и знать обо всём прежде случившегося. Принять на свои плечи всю ту ношу, что они способны выдержать — меньшее, что она может дать Демиану. По крайней мере, от этой её службы он не сумеет отказаться.

С каждым днём ему всё тяжелей было удерживать в памяти великое множество событий, непрестанно изменяющихся нюансов — Диана с радостью приняла на себя роль незримого секретаря. Тренированная память актрисы легко умещала в себя обилие фактов, портретную галерею лиц, все текущие сводки. Ей легко было извлечь требуемую информацию, как карту из колоды. Это было легко...

В удержании двух удалённых застав не было более ни возможности ни смысла. Покинувшие Телларион десятилетия назад ведьмаки возвращались в пределы белых стен, продублённые ветрами высокогорий, привыкшие щурить глаза на мёртвую белизну, ступающие по ладно подогнанной брусчатке, как по болоту. Сухопарый мужчина с изжелта-смуглым лицом по имени Прадн долго стоял с Грайлином на Часовой башне. Кто знает, о чём говорили учитель и ученик, но Прадн давно ушёл, когда тень Грайлина ещё виднелась со двора, неподвижная, обращённая лицом к закату.

Случались воссоединения и более радостные. Фреа, вся в оперенье встрёпанных косиц, подлетела к Старку, и оба лурни тотчас защебетали на своём, как две стосковавшиеся в разлуке птицы.

***

Ещё по весне исполнилось то, что совсем недолгое время назад, даже при всеобщей вере в Магистра, виделось не иначе как шальной мечтой: испокон веков разобщённый Предел, наконец, действовал сообща. Самый фантастический из всех замыслов Магистра осуществился. Пальцы единой исполинской длани согласно сомкнулись в кулак — Телларион был тем пучком нервов и сухожилий, что приводит кисть в движение.

Но и такого масштаба событие не сыграло роль избавительного чуда. Диана твёрдо полагала, что годы в Пределе совершенно излечили её от вредной веры в чудеса, но и она, узнав о заключении договора, уличила себя в том, что со дня на день потаённо ожидает некоего спасительного облегчения. Реальность меж тем властно понуждала избавиться от последней иллюзии, и Диана прекратила ждать.

Следовало, однако, признать: соглашение, безусловно, принесло облегчение. Но без этого облегчения Предел бы уже пал. И потому — безо всяких чудес — продолжалась борьба, каждодневная, изнуряющая. Требующая усилий каждого, и борьба эта стала обыденностью, и все они были в ней воинами, не видя в ней ни славы, ни трагедии, ни подвига.

Лето поворачивало на середину, а всё повторялось изо дня в день: ещё не окончательная гибель, но сопротивление на пределе сил — без просвета. Диана и лета того не замечала — сменялись лишь насечки дат. Да и не было его, лета: ни тепла, ни солнца, так — волглое марево. Хмарь не иссякала бурными ливнями, а растрачивала себя — помалу и скупо — липкой моросью, и осаждённый ею город посерел и поблёк.

И в хмари этой — со временем всё чаще — вспыхивали горящие вехи — словно вёрсты на дороге, которой не было конца.

Телларион терял своих людей — такова неизбежность.

Диана давно взяла себе за правило быть равно внимательной ко всем, никого в особенности не выделяя, ни к кому не привыкая. Отвечать на улыбку с утра затверженной улыбкой, называть имя на приветствие, благодарить за услугу вроде предупредительно отворённой перед нею двери или закрытой при сквозняке ставне. Телларион пополнял списки павших. И всякий раз Диана замирала, предуготовляясь увидеть в них одного из тех, кого успела узнать прежде постижения этой науки.

***