Мир Авиации 2006 01

Летали мы в обычной (как и при полётах в Балхаше) экипировке: демисезонные комбинезоны и куртки. Перед полётами у нашего дежурного получали ПМ (пистолет Макарова) и две снаряженных патронами обоймы к нему. Ни о каких специальных жилетах-укладках (т.наз. «лифчиках») тогда ещё никто и слыхом не слыхал. Да и про автоматы в НАЗах мы как-то не сильно задумывались. Всё-таки стратосфера и опыт полётов на Ближнем Востоке нас расхолаживали (возможно, и напрасно). Но ведь если из «Буров» и ДШК и не «достанут», то от каких-то серьёзных отказов, когда кроме как «выйти на улицу» другого выбора не остаётся, никто и никогда не застрахован. Правда, в отличие от домашних условий, здесь перед вылетом мы сдавали документы. Каких-то четких рекомендаций, как вести себя в случае катапультирования, не было. Главным правилом в подобной ситуации было одно – тяни изо всех сил в Союз. А если не можешь – садись на любой аэродром в ДРА! Тогда, в январе 1980 года, о законах и принципах работы системы поисково- спасательной службы в боевых условиях подавляющее большинство из нас толком ничего не знало. Благо, что тогда для нас всё обошлось. Но ведь могло быть и по- другому. Однако, об этом чуть ниже. Но в самих вылетах ощущение необычности и определённой опасности присутствовало практически всегда. Задания мы выполняли в условиях крайне ограниченного радиообмена (обычно запрашивали только запуск, разрешения для выруливания на полосу, на взлёт и на посадку). И вот взлетаешь, набираешь свои 9000- 10000 м и пошёл «в тишине в даль». И когда счётчик дальномера начинает отматывать от аэродрома вылета 100-150-250 км. то приходит осознание, что ты Бог знает где. И чем больше цифирь, тем свербливей мысль. Тишина в эфире, внизу – бесконечное «море» гор или пустыня. А потом уже и коррекции от аэродрома вылета не проходят, то есть унесла тебя «нечистая» километров так за 500-600 от родной точки. И если, не приведи Господь, в «железке» что-то не заладится и не захочет она дальше «плыть» в пятом океане, то хрен кто тебя найдёт в этом нагромождении гор. Поэтому, кто бы там что не говорил, а специфический холодок по спине в этих полётах был. Не берусь утверждать, что подобное переживали все лётчики, кто летал на Афганистан, но похожими впечатлениями делился не я один. Зато когда идёшь с маршрута обратно и на дальномере наоборот километры «съедаются» и в конце концов перед тобой появляется очертание знакомого аэродрома, то наступает то самое ощущение, которое и называют, наверное, «счастье».

Личный состав 1 -й АЭ 39-го ОРАП на торжественном митинге, посвящённом началу нового 1980-го учебного года. 1 декабря 1979 г, (за месяц до начала описываемых в статье событий). В первой шеренге м- р Субботин С.В. (первый слева], м-р Лопатин А.Г. (второй слева], к-н Добрынин А.Г. (четвёртый слева]. (аСС)

Когда летали наши МиГи, на КДП, совместно со штатной каршинской группой руководства полётов, управлявшей полётами всех типов самолётов, находился кто-нибудь из наших начальников, имевших допуск к руководству полётами МиГ-25 – либо п/п-к Муфазалов, либо п/п-к Щербинин, либо я.

Наша боевая работа началась после перебазирования почти сразу, как только позволила погода. Лично я начал летать уже через два дня после перелёта. По лётной книжке, вылеты я выполнял 11, 14 и 19 января. Все – полёты на РЛР (радиолокационную разведку) вдоль афгано-иранской границы. Кроме того, 19 января я слетал ещё и на РЛР в район Мазари-Шарифа.

Но особенно памятным и впечатляющим в той командировке, да и, пожалуй, во всей моей лётной работе, был полёт, который довелось выполнить 29 января 1980 г. Как потом оказалось, этот вылет стал крайним в моей афганской эпопее. За время полётов на МиГ-25 мне частенько «везло» на всякие вводные. Только за последние годы несколько раз в полёте останавливался один из двигателей. Однажды на посадке у самолёта, прошедшего регламенты в ТЭЧ, отвалилось колесо. I! другой раз. на выравнивании, самопроизвольно увеличились обороты двигателей до «максимала». Ну и ещё несколько «сюрпризов» в том же духе. И 29 января мне выпало очередное испытание.