Милый Ханс, дорогой Пётр

– Девчата в куклы играют, а там, в детской, автоматы, – сказала Лариса. – А ты у меня тоже, что ли, теперь казак?

– Я у тебя человек мирный, – отозвался Валерий. – Я как сюда приехал, сварщиком пошел, по профессии. Тут после войны работки было! Ты писем моих, что ли, не читала? – возмутился он.

– Много сварил, сварщик?

– Нашу с тобой жизнь сварил. Много?

Она кивнула, замолчала. Гладила его, ероша на голове волосы. Потом спросила:

– Ну? А твой где автомат, Валерик?

– Ох, заладила! Я уж и отвык за год… Лишь бы тебе ля-ля, да? – обиделся Валерий.

Тут опять с веранды закричал “Качканар!” знакомый голос, и он, помрачнев, сказал:

– Так, давно не слышали! Теперь не уедет, пока дел не натворит! Всё под откос не пустит!

– Прибился к вам земляк, и хорошо… Он веселый!

– Присосался, скажи! Двое живут, а веселый не дает… “Ё-моё!” – передразнил Валерий, но мысли его были не об этом… Он еще поулыбался и, хмыкнув, полез на жену, лег на нее сверху пластом и так лежал, обняв ее лицо ладонями, глядя в глаза.

– Тебе чего не нравится, Лара?

– Всё хорошо, Валерик.

– Да врешь ты.

– Ну, честно, хорошо, вот привязался!

Она улыбалась, потом гримаса исказила ее лицо, она его грубо с себя сбросила сильными руками, села на тахте. Валерий тоже поднялся:

– Сейчас я прямо эти все шмотки выкину, хочешь?

– Не надо, зачем?

– А чего хочешь?

– Я здесь, Валерик, все равно не смогу.

– Так обратно поезжай, раз такое дело, возвращайся, – сказал Валерий.

– И поеду.

– Вот давай. На завод в три смены, соскучилась? А детишки твои пусть по карьерам гоняют, рентгены хватают.

– Здесь, может, еще хуже рентгены, – сказала Лариса.

Валерий рассердился, терпение лопнуло:

– Давай-давай на завод! Баба-мужик!

Жена не осталась в долгу:

– Ты, умный, давно под забором валялся?

Она обиделась, а он еще больше. Ведь не пил он теперь, и следа не было прежней жизни… И Валерий даже не нашелся, что ответить, только задохнулся и выскочил из комнаты, хлопнув от души дверью.

А Лариса еще посидела на тахте и пошла к шкафу, вытащила платье. Приложила к груди у зеркала. Такое не надеть было грех!

Она переодевалась, а в комнате, за спиной, опять стоял муж. Вернулся. Пожирал ее глазами.

– Ты, это… ты выйди, – сказала Лариса.

– Чего это? Не видел, что ли? – запротестовал Валерий.

– Выйди вон, сказала! – повысила она голос, глядя с любовью на свое отражение.

– Ну, извиняюсь, извиняюсь! – попятился Валерий к двери, радуясь вновь обретенному миру.

Лариса шла в танце, платье на ней трещало… Кружилась, прикрыв глаза, била мощными ногами в пол, а вокруг нее вприсядку Подобед скакал, скинув вахмистрский мундир. Муж Валерий с Кикотем тоже плясали, да и тесть тут же прыгал по-козлиному, в стороне не остался.

Среди своих и новые лица встречались, соседи зашли на огонек, за рюмочкой, но с гармошкой. Одного с рюмочкой Лариса толкнула, другой сам увернулся, а она плыла дальше, сметая нечаянно все на своем пути, и вот подплыла к другой плясунье, кроме Ларисы тут и другая была, тонкая, вертлявая, в короткой юбке. “Ты кто?” Тонкая в ответ только рассмеялась. “А я вот приехала, буду жить, жить!” – кричала Лариса. “Пол, смотри, провалишь!” – “Чего!” – “Аж стекла от тебя дрожат!” – все смеялась незнакомка, и тут за ехидство на нее вылился целый жбан рассола, выпавший из чьих-то уже некрепких рук. Тонкая и внимания не обратила, хоть вся стала мокрая, с головы до ног, плясала без остановки. “Да кто ты, кто?” – допытывалась Лариса. “Еще узнаешь!” – последовал ответ. “А чья, ты чья?” – “Еще увидишь!”

Но сейчас же и выяснилось, чья она на самом деле, незнакомка эта в рассоле, разгадались сами собой все загадки. Или она только сейчас поняла, что мокрая насквозь, или уже надоело скакать мокрой, но плясунья, наконец, в сторонку отошла, сказала капризным голосом:

– Господин вахмистр! Сколько можно ждать, ваше благородие?

Не дожидаясь, она повернулась и пошла с веранды, а за ней опрометью Подобед бросился, вскочив с пола.

Звали ее Катя Смагина. Выйдя из дома, она закурила сигарету, тонкую, как она сама. Тут Подобед следом с крыльца спрыгнул, и Катя сказала:

– Ты проводи-ка меня, дружок. Даром, что ли, благородие?

Он с готовностью прищелкнул каблуками:

– Окажите честь, сударыня!

– Рассольчиком от меня как, будь здоров?

– Мы в восторге от вашего аромата.

Она посмотрела на него в темноте, приглядываясь:

– Ты откуда такой? Чего дурака валяешь?

– Я сейчас в казачьем ансамбле “Сполох”. Мы пляшем там, на конях скачем… Ехал на войну и не доехал, опоздал! – пожаловался Подобед. – А поскольку я раньше на сцене в самодеятельности, меня в ансамбль взяли…

– Длинно говоришь, дружок. Пошли, пошли! – И потянула своего провожатого за рукав, потому что долго он еще стоял бы на месте, разглагольствовал.

За калиткой спросила нетерпеливо:

– Где ж твой коняга хваленый? Чего мы на него не сядем?

Качканар был у них за спиной, послушно следом шел в отдалении.

– Предпочитаете верхом, сударыня? – опять сделал каблуками Подобед.

– Давай коня зови, господи! Давай, ты оглох, что ли?