Милый Ханс, дорогой Пётр

– Чего концерт устраиваешь? – пробурчал Лопатов.

– Болезненно реагирую на вашу неблагодарность.

– Что? Нам нервные не нужны.

– А какие нужны?

– Скромные! – произнес назидательно Лопатов. – Сделал на копейку и благодарность вымаливаешь. На всю площадь орешь.

– Делай и помалкивай, – сказал Плюмбум. – И обиду проглоти.

Лопатов продолжал ворчать:

– Ты видел, сколько нас было. Машина не резиновая.

– Так вы меня берете в ряды? Или еще надо выявить?

– Кого? Ты о чем? Кого выявить?

– Ну, может, еще нужны заслуги.

– Чего ты вдруг прилепился, я не пойму? – проговорил Лопатов. – Какая такая у тебя цель?

– Я бы сказал.

– Вот и скажи. “В ряды”, “в ряды”!..

Плюмбум потерял интерес к разговору.

– Чего говорить. Ты все равно не решаешь.

– А кто же решает? – удивился Лопатов. – Я второй человек в батальоне. Ну, третий!

Подъехали к стадиону. Плюмбум вылез вслед за водителем. Лопатов извлек из багажника спортивную сумку.

– Тренировка?

– Да, разомнемся, – сказал Лопатов. – Так кто ж решает, по-твоему? – повторил он свой вопрос. – Кто ж решает, если решаю я?

– Решает мозг, – сказал Плюмбум. – А ты исполнитель. Ты водитель-энтузиаст. И грубая сила по совместительству. Это комплимент!

Лопатов поверил.

– Правильно. Добро должно быть с кулаками, слышал? – И он продемонстрировал свой внушительный кулак. – Ну вот. А где твои кулаки? Идем! – скомандовал Лопатов. И они двинулись по аллее к стадиону.

В зале Плюмбум сидел в сторонке, наблюдая за событиями на борцовском мате. Лопатов, разумеется, был в самом центре этих событий.

– Захват, подсечка, бросок с переводом в партер! – комментировал он свои действия. Очередной партнер падал на мат, Лопатов, лежа на нем, продолжал: – Действия в партере, смотрим в оба: переворот, захват запястья и… болевой, пожалуйста!

После “пожалуйста” партнеры хлопали Лопатова по спине, что означало “сдаюсь”, кое-кто даже взвывал негромко – болевой прием, конечно, действовал. Среди батальонцев были совсем молодые ребята и мужчины постарше, уже даже с некоторой солидностью, и всем происходящее было по душе. Падали, вскакивали, снова падали, возились, кряхтя, слегка зверея в единоборствах, кому-то становилось больно – и все эти муки были в удовольствие, терпели их с улыбкой.

Лопатов очень удивился, увидев перед собой Плюмбума. Он позабыл о нем. Плюмбум был без пиджака, в носках, в школьных форменных брюках.

– Как ты это делаешь? Давай! – сказал Плюмбум.

– Что?

– Ну, это… Через что там бросок? Через бедро?

– В другой раз. Сегодня ты зритель.

– Давай. Я тебя прошу.

Лопатов еще больше удивился, но сделал все, как просил Плюмбум. Захват, бросок, болевой прием в партере. И напомнил:

– Когда сдаешься, надо по спине, понял?

– Я не сдаюсь, – отозвался Плюмбум.

– Так я ж прием провел!

– Не подействовал.

Лопатов в очередной раз удивился и изо всех сил налег партнеру на руку. Плюмбум никак не отреагировал.

– Ну, морально-волевые! – оценил кто-то из зрителей.

Напрягшись, Лопатов даже крякнул. И вдруг отпустил партнера, сел.

– Ты чего? – спросил растерянно.

– Ничего. – Плюмбум, смеясь, поднимался с мата.

– Ты это брось, парень.

– Ладно, – сказал Плюмбум.

Он отошел к скамейке, стал натягивать пиджак.

– Я ж тебе руку ломал, ты не чувствовал, что ли?

– Нет.

– Ну как? Я ж ломал! – доказывал Лопатов.

– Я не чувствую боли, – сказал Плюмбум.

Лопатов не нашелся что ответить. Пошел к скамейке, стал переодеваться.

– Чтоб это в последний раз, – сказал он Плюмбуму.

– Это такая хитрая публика, сразу не ухватишь. Ухвати его, если он нигде и никем. Нос высунет – и обратно в нору, нет его! И ведь у него чутье, у невидимки этого, привык маскироваться…

– В Угловом одним рейдом вычистили. Все вместе взялись. Они как? Они с утра к магазинам, к открытию. Час времени вся акция!

– Не надо никого вылавливать. Надо двоих-троих взять – и под суд. Чтобы процесс показательный, остальные разбегутся. Там и бродяжничество, и уклонение от алиментов, и паспортный режим. По принципу – бери любого, никто без статьи не останется…

Плюмбум был весь внимание. Он, как в укрытии, сидел за широкой спиной Лопатова. Разговор внезапно прервался на полуслове, все присутствующие дружно встали. Плюмбум тоже поднялся… В дверях появились трое, среди них Зарубин – Седой. Батальонцы расступились, пропуская троицу к столу.

– Сели. Сколько будет групп? – спросил Седой.

– Четыре. В каждой по двадцать человек.

– Это вы на парад собрались? А, Лопатов?

– Почему на парад, Роман Иванович? Мы рассредоточимся.

– Для начала сосредоточьтесь, – сказал Седой. – После того, что случилось, показухой заниматься поздно. А военное положение вводить рановато. Так что маневры под командованием маршала Лопатова отложим до следующего ЧП. А пока будем скромнее: сорок человек. Вполне достаточно, если разобьемся на группы по трое-четверо. Список старших у Лопатова. Рейд планируем на воскресенье. Инструктаж в семь утра в милиции. Вопросы?

– Не числом, а умением, браво! – раздался вдруг мальчишеский голос. Это помимо воли вырвалось у Плюмбума. Он сказал про себя, но слишком громко.

Его не услышали. Слово взял средних лет мужчина в кожаном пиджаке.