Миллиардер Скрудж по соседству

Ее коса почти распущена; золотистые пряди обрамляют лицо и вьются по шее, огромный свитер скрывает фигуру, но ей идет. В нем она выглядит мягкой. Приветливой и уютной.

Интересно, как она выглядит под ним.

— Адам? — спрашивает она.

Я прочищаю горло.

— Ну, ты говоришь это потому, что вежливая.

— Нет. Я сто лет такого не ела, — она отодвигается от стола и тянется к моей тарелке. — Позволь мне помыть посуду, хорошо?

Я наблюдаю, как она ходит по кухне.

По моей кухне. Кухне, на которой я провел больше десяти лет, прежде чем пришлось покинуть ее, не имея даже дня на сборы. Кредиторы забрали все, вплоть до ожерелья на шее моей матери.

Я разжимаю челюсти и смотрю в окно. Пока мы ели, стемнело. Тусклый свет рождественских гирлянд не проникает на задний двор. Порыв ветра накрывает дом. Я чувствую, как это происходит, как стонут дерево и балки.

— Вау, — говорит Холли. — Там действительно ураган?

— Не думаю, что шторм нас миновал.

Ее руки замирают в раковине, маленькие пузырьки застревают на рукаве.

— У тебя есть резервный генератор?

— Да, — говорю я. — Но мы должны подготовиться, на всякий случай.

Она кивает. Я проталкиваюсь мимо нее, чтобы взять две пустые бутылки. Холли без вопросов берет их и наполняет водой. Мы не в первый раз в Фэрхилле зимой, и городские трубы замерзали не раз.

Следовало приготовить дома побольше еды.

Уинстон наблюдает, как я закрываю все окна со своего трона на диване, и когда приступаю к работе у открытого камина, издает собачий вздох.

— Да, — говорю ему. — Здесь холодно, не так ли?

Он поднимает густые мохнатые брови с усталым выражением.

«Да, идиот», — говорится в нем.

Снаружи завывает ветер.

— Холли, — говорю я. — Не думаю, что тебе стоит идти домой.

Она вытирает руки кухонным полотенцем.

— Из-за шторма? Мне просто перейти улицу.

— И все же не думаю, что это хорошая идея — открывать входную дверь. Выгляни в окно. На улицу.

Холли присоединяется ко мне.

— О, — бормочет она.

Под уличными фонарями улица кажется размытым белым пятном. Ветер бешено кружит снежинки и хаотично извивается, скрывая внешний мир из виду. Дома ее родителей не видно.

— Не хочу, чтобы ты выходила в это, — говорю я.

— Слава богу, я прихватила Уинстона.

— Да, удачно получилось, — я киваю в сторону ревущего камина и двухместного дивана. — Думаешь, получится пережить вечер со мной?

Я произношу эти слова небрежно, но грудь сжимается от неожиданного волнения.

Холли дразняще улыбается.

— Как бы вызывающе это ни звучало, да. Я попробую.

— Я знаю кое-что, способное облегчить задачу.

Я возвращаюсь на кухню и открываю верхний правый шкафчик. Бутылка «Олд Макаллан», которую привез с собой из Чикаго, ждет.

Когда я возвращаюсь, она сидит у камина, скрестив ноги и положив руки на столик у дивана. Рукава ее свитера прикрывают ладони.

— Мы будем пить?

— Надо же как-то согреться, — я хватаю два стакана и начинаю отвинчивать крышку на бутылке. Наполовину откупорив, останавливаюсь. — Это как-то неправильно.

— Почему же?

— Наливаю алкоголь младшей сестре Эвана.

Она смеется.

— Мне двадцать девять, Адам.

— Знаю. Прошла целая вечность с тех пор, как это вызывало беспокойство, но меня только что осенило, — я качаю головой и наливаю в каждый стакан по чуть-чуть. — Надеюсь, тебе понравится виски, потому что это единственное, что у меня есть.

— Макароны с сыром и Макаллан, — говорит Холли.

— Что могу сказать, я кулинарный гений, — я чокаюсь своим стаканом с ее. — Будем надеяться, что электричество не отключится.

Она делает большой глоток и морщится. Я прикрываю улыбку рукой, но Холли это замечает.

— Вкусно, — быстро говорит она.

— Говорил же.

— Но ничего себе. Это действительно согревает?

— Конечно, согревает.

Она делает еще один большой глоток, щеки разгораются.

— Мне нравится.

— Благодаря виски, огню и резервному генератору мы останемся в тепле, даже если отключат электричество.

— Ты уверен, что не возражаешь? Что я отсиживаюсь здесь?

Я качаю головой.

— Конечно, нет.

Рождественская музыка все еще тихо играет. Прошло несколько часов, и к настоящему времени тихие напевные голоса отошли на задний план. Это больше не раздражает. Теплое сияние рождественской елки переливается в мерцающем оранжевом свете камина. Оно танцует на золоте волос Холли и подчеркивает румянец на ее щеках.

Это не ужасно. Даже в этом доме, со всеми воспоминаниями.

Она откладывает стакан и одергивает рукава свитера.

— Не могу поверить, что я пью с чертовым Адамом Данбаром.

— Хм. Сыном самого страшного преступника в городе?

— Нет, нет, я не это имела в виду. Вовсе нет!

Верно. Она бы так не подумала, только не Холли.

— Основателем Wireout? — спрашиваю я, крутя стакан.

— Снова мимо, — она снова опускает взгляд на руки, сжимая их вместе. Сильный румянец поднимается к воротнику ее свитера. — Я действительно не должна это говорить. По правде говоря, немного смущает.

— Правда? Теперь ты должна сказать.

— Я бы хотела, чтобы ты сначала выпил побольше, — говорит она.

Я встречаюсь с ее голубым взглядом и подношу бокал к губам. Все еще наблюдая за ней, осушаю его. Ее глаза расширяются.

— А теперь? — спрашиваю я. — Какова моя награда?

Она неуверенно улыбается.