Микеланджело. Жизнь гения

Микеланджело вознамерился посрамить старшего юношу, который пылал гневом из-за того, что этот самоуверенный выскочка тщится с ним состязаться. В конце концов однажды в капелле Бранкаччи их противостояние дошло до рукоприкладства; Торриджано ударил Микеланджело по лицу так сильно, что тот лишился чувств. Неудивительно, что Микеланджело отзывался о нем кратко и немногословно: «Надменный, жестокий мерзавец»[169]. В 1518 году, спустя примерно четверть века после достопамятной драки, когда Торриджано ненадолго вернулся во Флоренцию из Лондона, где работал «у этих скотов англичан», Бенвенуто Челлини услышал уже его собственную версию: «Этот Буонарроти и я ходили мальчишками учиться в церковь дель Кармине, в капеллу Мазаччо; а так как у Буонарроти была привычка издеваться над всеми, кто рисовал, то как раз среди прочих, когда он мне надоел, я рассердился гораздо больше обычного и, стиснув руку, так сильно хватил его кулаком по носу, что почувствовал, как у меня хрустнули под кулаком эти кость и хрящи носовые, как если бы это была трубочка с битыми сливками; и с этой моей отметиной он останется, пока жив»[170].

По-видимому, Торриджано напал на Микеланджело, спровоцированный каким-то издевательским замечанием о его рисунке. И впоследствии тот не раз обижал коллег по ремеслу язвительными, саркастическими, пренебрежительными и просто оскорбительными выпадами. Разумеется, Торриджано, с удовлетворением констатирующий, что навечно запечатлел на лице молодого Микеланджело свою «подпись», предстает в описании Челлини также довольно неприятным типом, но можно вообразить, что Микеланджело действительно дразнил и подстрекал его. Более того, не будет большим преувеличением сказать, что, если вы не были преданным другом и поклонником Микеланджело, ладить с ним было весьма непросто.

Фигуры в профиль. Возможно, по мотивам Мазаччо. После 1490

Инструменты скульптора

Драка с Торриджано обезобразила Микеланджело и, по свидетельствам близко его знавших, навсегда поселила в его душе недовольство собственной внешностью. Обширное описание облика мастера в «Жизнеописании» Кондиви, разумеется включенное с его одобрения, представляет собой по большей части каталог недостатков. Без сомнения, к числу положительных черт его облика можно было отнести средний рост, стройность, широкие плечи; но лицо его было слишком мало для головы, а сама голова имела странную форму: виски выдавались над ушами, уши оттопыривались, выдаваясь над скулами, а скулы – «больше, чем все остальное».

Глаза его, «цвета рогового, но пестрые и усеянные желтоватыми и голубыми блестками», были слишком малы, брови редки, а губы тонки. Подбородок правильной формы, но профиль испорчен из-за того, что лоб выдавался более носа, «несколько вдавленного, кроме посередине небольшой горбинки». Судя по всему, Торриджано нанес смертельный удар его облику; по крайней мере, так полагал сам Микеланджело. Тонкий ценитель мужской красоты, он, вероятно, считал себя почти безобразным[171].

* * *

Насколько нам известно, в этот день в саду Лоренцо Микеланджело выполнил первую свою трехмерную скульптуру, хотя поверить в это трудно, ведь он тотчас же надменно принялся соперничать с учеником, старше его годами и опытом. В любом случае ему удалось создать атмосферу таинственности вокруг своего опыта создания скульптур, который он имел до того, как вошел в сад Лоренцо, и получил после. Может быть, с техникой ваяния его познакомил Бертольдо; впрочем, последний специализировался скорее на лепке из глины, нежели на резьбе по камню. Вполне возможно, что до этого курса обучения или одновременно с ним Микеланджело постигал искусство ваяния у кого-то еще. Традиционно принято считать его наставником в этой области Бенедетто да Майано (1442–1497), лучшего скульптора-камнереза, остававшегося в то время во Флоренции[172]. Случилось так, что именно в то время он работал над проектом, который поддерживал Лоренцо, а именно над статуями Джотто и музыканта Антонио Скварчалупи для собора Санта-Мария дель Фьоре. Но Микеланджело, как мы видели, не хотел, чтобы потомки узнали, где он научился искусству ваяния, и, по каким бы причинам он ни стремился это скрыть, его замысел удался. Он желал, чтобы у нас возникло впечатление, будто он овладел мастерством скульптора исключительно благодаря собственному таланту и прирожденной художественной интуиции, и, возможно, он был не так уж не прав.