По словам Вазари, который, возможно, опирался на воспоминания Граначчи, «прибыв в сад, они увидели там, как молодой [скульптор] Торриджано де Торриджано лепит по указаниям Бертольдо круглые статуи из глины»[162]. Вазари не поясняет, было ли это ученическое упражнение или серьезная самостоятельная работа. Более того, не совсем понятно, направили ли молодых художников в сад, чтобы они учились, копируя хранившиеся там античные изваяния, или чтобы трудились, выполняя заказы Медичи. Скорее всего, им вменялось в обязанность и то и другое.
Бертольдо ди Джованни (умер в 1491 г.), ученик великого скульптора Донателло, издавна принадлежал к ближайшему окружению Лоренцо. Он выполнил для Медичи различные заказы, например терракотовый фриз над портиком на вилле в Поджо-а-Кайано[163]. Есть свидетельства, что Бертольдо владел маленькой скульптурной мастерской и, согласно некоему документу, нанял по крайней мере одного ученика. Но подобно своему покровителю, он не ограничивался в жизни одной лишь ролью. По-видимому, он также служил неофициальным хранителем скульптурной коллекции, давал советы по поводу новых приобретений и выступал при Лоренцо чем-то вроде придворного и одновременно наперсника.
Сохранилось странное письмо, отправленное им Лоренцо и по большей части состоящее из непонятных шуток о приготовлении еды, пряных рагу и поджаренных на решетке певчих птицах, но в действительности, возможно, о сексе[164]. Нельзя однозначно установить, точно ли все это раблезианское много– и пустословие, как предположил один специалист, изобилует «гомоэротическими двусмысленностями, вездесущими в Тоскане эпохи Кватроченто», но оно безусловно свидетельствует, что Бертольдо связывали с правителем Флоренции приятельские, близкие отношения[165]. Кроме того, в письме содержится ученая аллюзия на классическую литературу.
В основе искусства Бертольдо лежало почти археологическое в своей точности и аккуратности воспроизведение античных оригиналов. Судя по дошедшим до нас его работам, он не обладал огромным талантом, но лучше понимал древнеримское искусство, чем большинство его коллег, также занятых скульптурой. Особенно удавались ему миниатюрные бронзовые статуэтки и рельефы: подобные маленькие вещицы приходились весьма и весьма по вкусу Лоренцо, который был чрезвычайно близорук (этот порок унаследовал от него его сын Джованни).
Вероятно, Бертольдо был лучшим кандидатом на роль наставника молодых художников, способным привить им любовь к точному классическому вкусу, а ведь Лоренцо, среди множества своих честолюбивых начинаний, стремился возродить классическую культуру. Он мечтал перестроить Флоренцию, превратив ее в античный город. В самом деле, его замыслы предвосхищают увлечение следованием античным образцам, характерное для Высокого Возрождения, которое воплощает для нас Рим Юлия II и Льва X.
Каковы бы ни были те самые «круглые статуи из глины», они немедля пробудили в душе Микеланджело дух состязательности. Как пишет Вазари, Микеланджело, «увидев это и соперничая с [Торриджано], также вылепил их несколько; с тех пор Лоренцо при виде столь отменного дарования всегда возлагал на него большие надежды»[166].
Как выяснилось, подобная демонстрация юношеского честолюбия отнюдь не обрадовала Пьетро Торриджано. Он был тремя годами старше Микеланджело, столь же амбициозен и также происходил из семейства, гордившегося своей древностью и знатностью. Торриджано были давно обосновавшимся во Флоренции кланом, который не принадлежал к подлинной элите, но стоял на социальной лестнице выше Буонарроти. А Пьетро Торриджано вполне мог поспорить с Микеланджело в развязной самоуверенности. Бенвенуто Челлини, познакомившийся с ним, когда тот достиг среднего возраста, описывал его так: «Это был человек замечательной красоты, чрезвычайно смелый; похож он был скорее на великого вояку, чем на ваятеля, особенно своими удивительными жестами и своим зычным голосом, с этакой привычкой хмурить брови, способной напугать любого храбреца»[167].
Вазари, может быть опираясь на мемуары Граначчи, представляет его некоей флорентийской ренессансной версией Флэшмена, жестокого и грубого задиры из викторианской книги «Школьные дни Тома Брауна» Томаса Хьюза: «Не мог он вынести того, чтобы кто-нибудь превзошел его в работе, и своими руками портил то, что было сделано другими и недостижимо для его таланта. А если другим это не нравилось, то часто прибегал он не только к словам»[168].