Микеланджело. Жизнь гения

Утрата части доходов продолжала печалить Микеланджело на протяжении всего понтификата Павла IV[1460]. За него пытался ходатайствовать Донато Джаннотти, но безуспешно. Вступался за него и Себастьяно Маленотти, вместе с Микеланджело состоявший архитектором на строительстве собора Святого Петра и живший в доме мастера. Маленотти убеждал уполномоченных упомянуть о причиненной Микеланджело несправедливости в беседе с папой, но тщетно. В марте 1556 года Маленотти признавался Лионардо Буонарроти, что Микеланджело постепенно стал преодолевать боль от утраты Урбино, но исцелился бы от скорби быстрее, если бы ему вернули жалованье. Существовали причины, в том числе враждебность папы, по которым просьба Микеланджело не была уважена. Павел IV непоколебимо стоял на позициях богословской ортодоксальности и намеревался реформировать Церковь, ужесточая, искореняя и запрещая[1461]. Он стал быстро терять популярность в Риме, пытаясь искоренить проституцию, азартные игры и богохульство. Он заставил римских евреев носить особую одежду, отличающую их от христиан, и переселил их в гетто. Он учредил цензуру в форме индекса запрещенных книг и подумывал о том, чтобы снести алтарную стену Сикстинской капеллы, а это повлекло бы за собой неизбежное уничтожение «Страшного суда». Возможно, снос с самого начала был затеян с целью избавиться от шокирующих фресок, ведь, по словам Вазари, он уже велел Микеланджело «привести в порядок» роспись, так как «фигуры, там изображенные, слишком непристойно выставляли свои срамные части». На это Микеланджело дал еще один надменный и горделивый ответ: «Скажите папе, что это дело небольшое и порядок навести там нетрудно. А он пусть наведет порядок во всем мире, навести же порядок в живописи можно быстро»[1462]. (Впрочем, эту отповедь он произнес не Павлу в лицо, и едва ли нашелся хоть кто-то, осмелившийся передать его слова понтифику.)[1463]

Павел IV был предвестником новой, нетерпимой эпохи, но в некоторых отношениях он напоминал своих предшественников Юлия II и Павла III. Он был раздражительным неаполитанским аристократом, который, не в силах противиться соблазну, всячески покровительствовал своим родственникам Карафа и люто ненавидел испанцев, возможно, потому, что они заняли его родные земли. Подобно Юлию II, он был полон решимости изгнать из Италии варваров, но преуспел весьма мало.

В середине 1556 года испанское войско под командованием герцога Альбы приготовилось напасть на Рим; горожане стали опасаться повторения катастрофы 1527 года[1464]. Город укрепили, а его фортификации восстановили и упрочили, затрачивая на них, по мнению венецианского посланника, примерно по восемьдесят тысяч скудо в месяц. Эти огромные расходы себя не оправдали. 1 сентября Альба вторгся в Папскую область, а 15-го разорил небольшой город Анагани. Спустя десять дней Микеланджело, в сопровождении Маленотти и своего нового слуги Антонио, отбыл на север.

В письме к Лионардо Микеланджело довольно неискренне объяснял свой отъезд желанием отправиться на богомолье в Лорето[1465]. Нельзя отрицать, что по временам, когда поток его доходов иссякал, Микеланджело обращался к мыслям о божественном и подумывал совершить паломничество ради спасения души. В сороковые годы, когда ему в очередной раз перестали поступать деньги за переправу через По, он решил было даже, не пожалев усилий и времени, отправиться в Сантьяго-де-Компостела. Однако теперь он просто тщился скрыть свой страх, бросившись в поспешное паническое бегство, последнее из целого множества за его долгую жизнь.

Маленькая компания прибыла в городок Сполето в умбрийских холмах и остановилась там. По-видимому, отдых в сельской местности пришелся Микеланджело по вкусу. В декабре того же года он писал Вазари, что, «наряду с большими неприятностями и расходами, испытал великое наслаждение в Сполетанских горах… Так что я вернулся в Рим меньше чем на половину самого себя, ибо поистине нигде не найдешь себе покоя, кроме как в лесу»[1466]. Странно вообразить столь презиравшего пейзажную живопись Микеланджело, который наслаждается покоем в поросших лесом, тенистых холмах Умбрии. Но он и сам происходил из холмистой местности, Сеттиньяно. Не только тревожные, но и блаженные дни он провел в Апуанских Альпах. Микеланджело и в самом деле любил возвышенные, уединенные места.

В конце октября его вызвали назад в Рим. Строительство собора продолжалось, однако неудивительно, что, пока над папской казной тяготел долг в миллион скудо, жалованье Микеланджело так и не возвращали. В этот момент он чуть было не вернулся во Флоренцию. Ему оставалось только закончить деревянную модель купола и фонаря базилики, венчающего все здание навершия, так, чтобы никто более не изменил его план. Тогда он смог бы уехать из Рима. В письме к вдове Урбино Корнелии он сообщал, что вернется в Тоскану к концу лета[1467].