Микеланджело. Жизнь гения

Поул всего на несколько часов пережил свою кузину королеву Марию, при которой, в сущности, исполнял обязанности премьер-министра. С 1556 года он занимал пост архиепископа Кентерберийского. За эти два года около двухсот восьмидесяти протестантов были казнены за еретические убеждения; горькая ирония заключается в том, что Поула и самого подозревали в подобном преступлении[1441].

Новый папа не снял Микеланджело с должности главного архитектора собора Святого Петра. Впрочем, его внезапно лишили жалованья[1442]. Микеланджело неоднократно утверждал, что работает на строительстве собора, не получая вознаграждения. Он настоял на том, чтобы в именной указ motu proprio Павла III, изданный в 1549 году, включили упоминание о том, что он-де создал проект базилики, «не требуя награды или оплаты», каковую папа несколько раз предлагал ему, но вместо этого он-де вызвался работать безвозмездно, «движимый лишь непритворной преданностью церкви и искренним желанием трудиться ей на благо»[1443].

Позицию Микеланджело можно воспринимать двояко. Действительно, он не получал отдельной оплаты за строительство собора Святого Петра. С другой стороны, с 1535 года он имел внушительный доход как живописец, ваятель и зодчий папского двора. Жалованье его составляло сто золотых скудо в месяц. Необходимо оговорить, что иногда его гонорар запаздывал, и лишь половину назначенной суммы он получал наличными: вторая половина складывалась из прибыли от переправы через По и синекуры в Римини. Тем не менее, как указывает специалист по финансам Микеланджело Рэб Хэтфилд, гонорары он получал гигантские, больше, чем Пьеро Содерини на посту гонфалоньера Флоренции, и в двенадцать раз больше, чем жалованье, которое выплачивал Тициану Карл V[1444]. Кроме того, Микеланджело тратил мало, вел весьма скромный образ жизни, а дом свой давным-давно вырвал из рук делла Ровере. Бо́льшую часть денег он вкладывал в недвижимость или прятал в сундук у себя в спальне.

Возможно, в 1555 году кто-то просто решил отнестись к его заявлениям серьезно. Не исключено также, что оба папы, взошедшие на престол этой весной, по рассеянности, по забывчивости не возобновили с ним контракт. В своих дневниках-ricordi Микеланджело мрачно замечает, «папа Карафа» лишил меня годового жалованья в тысячу двести золотых монет, «что положил мне папа Фарнезе»[1445]. Кроме того, в сентябре он потерял доход от синекуры. Следующие пять лет, получив лишь единовременную оплату своих трудов в размере двухсот скудо, он действительно работал бесплатно.

Его не утешал тот факт, что строительство требовало все меньше усилий. Сооружение собора весьма продвинулось в последние годы жизни Павла III и первые годы правления Юлия III. В декабре 1550 и феврале 1552 года Микеланджело устроил большие пиры в ознаменование успешного хода работ. Счета за первое из этих празднеств, на которые были приглашены резчики, каменщики, рабочие, трудившиеся на строительстве, дают определенное представление о том, какой огромный коллектив был у Микеланджело в подчинении: «Сто фунтов колбас, купленных у мясника Нанно», «девяносто фунтов свиного бока», «две бочки вина», «две с половиной дюжины шапочек», – последние, вероятно, задумывались в качестве сувениров, и все приглашенные надевали их во время пира[1446].

Однако затем ход работ замедлился по обычной причине: папа вступил в войну, бесконечно длившуюся в Италии, и папская казна стала стремительно опустошаться. В июне 1555 года очередной эмиссар герцога Козимо, на сей раз камерарий по имени Лионардо да Анкона, прибыл к художнику с целью завлечь его назад во Флоренцию, но Микеланджело, как он объяснил Вазари, намеревался не покидать Рим и продолжать постройку – по крайней мере, пока «не добьется такого ее состояния, чтобы нельзя было ее изменить, придав ей другую форму». «Ведь если я уеду раньше, то окажусь причиной великого крушения, великого позора и великого греха»[1447].

Одной из причин, по которой его столь страстно жаждали вернуть во Флоренцию, было желание герцога Козимо завершить великолепные сооружения, увековечивающие память клана Медичи в Сан-Лоренцо. Как уже отмечалось выше, в библиотеке до сих пор недоставало такого жизненно важного элемента, как лестница. На ее месте возвышалась только груда отесанных камней, на полу виднелась разметка да стояла грубая глиняная модель. Точного ее плана так и не удалось обнаружить. Очевидно, что извлечь его можно было только из сознания мастера.