Микаэл Налбандян

Лжепатриоты существовали издавна и должны были существовать еще долго, чтобы, собирая *кр. охи чужих похвал, держать наивных соплеменников в постоянном дурмане. Это помогало им обделывать собственные делишки, копить и приумножать богатства и, несмотря на всю свою аморальность и безнравственность, пользоваться «благорасположением народа».

Итак, с одной стороны — обскурантизм, а с другой — нравственная слепота и немощь. Какое же будущее, какие перспективы может иметь блуждающий в интеллектуальной и нравственной слепоте народ? Какова будет его историческая судьба?.. До какой грани довели народ те наивные личности, которые думали, что полученного от предков наследства достаточно уже, чтобы нация смогла сохранить свое лицо в настоящем, да еще и питать кое-какие надежды на будущее?

А в действительности это наследие предков превратилось уже в тяжкую ношу, превратилось в почти непреодолимую преграду, превратилось, наконец, в силу, тянущую народ назад, потому что прогрессивные явления настоящего отнюдь не рассматривались как ценности, равные завещанным предками сокровищам, которые, в свою очередь, перейдут к потомкам.

Граф Эммануэль стал более нетерпеливым, непримиримым, даже более резким, чем был когда-то Микаэл Налбандян, который сейчас заявлял устами графа: «Мой путь совершенно иной!»

Желание идти совершенно иным путем, да еще повести за собой массы народа уже само по себе было шагом довольно смелым и решительным, но и опасным. Ведь человек, решившийся на такое, легко может быть растоптан этими же самыми массами. Первый армянский Гражданин прекрасно понимал всю серьезность своего положения, по, несмотря на это, Микаэл, верный своему характеру, брал на себя тяжелейший труд — «говорить правду и стоять стойко».

Эта двойная ноша делала жизнь Микаэла Налбандяна неизмеримо тяжелее.

Но у него не было другого выхода.

Он спешил.

Спешил, ибо видел всю глубину той пропасти, что отделяла европейские народы от армянского.

Он спешил днем раньше увидеть у своих разрозненных соплеменников гармоничное единство национального самосознания и национального единства. Спешил увидеть свой народ нацией, познавшей суть и смысл национального достоинства.

И вполне естественно, что были моменты, когда он грустил, тревожился, волновался, а иногда даже приходил в отчаяние. Но… «Не подумайте, что грусть моя возникла из-за частной или личной боли или причины. Упаси господь! — предупреждал Налбандян. — Я был бы никчемным человеком, если б из-за чего-то, касающегося только меня одного, беспокоил… кого-то другого. Источник моей грусти — плачевное состояние нашего народа».

По убеждению Микаэла, армянский народ находился в исключительной опасности: колесо его истории застыло в мертвой точке, и неизвестно было, качнется оно в сторону спасения или же вечной погибели. И в этот роковой момент, когда «провидение определяет меру и вес нации, на головы армян одно за другим обрушиваются несчастья, которые есть следствие розни и предательства».

Как эхо своих тревог услышит граф издевки, смех, но и жалостливое сочувствие читателей своих «Записок»: «Бедняга! О чем он? Что он проповедует? Разве он не знает, что уши наши слышат только звон серебра и золота?.. Не знает, что нам все равно, есть школа или нет ее?.. Разве не знает, что для нас истинный патриот лишь тот, кто прославляет нас, нашу нацию, наши прадедовские обычаи?»

И тогда он воскликнет во всеуслышанье: «О провидение, если действительно так скажет армянин, читающий мои «Записки», то зачем ты зажгло во мне неугасимый огонь любви к моему народу, зачем так безжалостно наказало меня, распалив во мне это пламя, которое вместо того, чтобы согреть хладные сердца моих единоплеменников, испепелило мне нутро?! Провидение, сохрани мой любимый народ, провидение!..»

Можно было подумать, что тревоги графа преувеличены. Ведь были же, есть и среди армян светлые личности, подвижники науки, учителя… Но чтобы сосчитать этих светлых личностей и учителей, вполне хватило бы пальцев одной руки. А от подвижников науки пока тоже мало пользы… Вместо того чтобы нести свет знаний своему народу, они замыкались в собственной скорлупе, не видя ничего, кроме собственной пользы, в лучшем случае пользы науки. Чем же тогда они отличались от торгашей? Если Армения хочет иметь преданных сынов-ученых, говорил граф Эммануэль, то она прежде всего «должна подготовить родильный дом, где могли бы они родиться, должна была изготовить молоко, чтобы вскормить их, должна была иметь хлеб, чтобы не знали они нужды».

В юные свои годы Микаэл, еще учась в школе Габриэла Паткапяпа, по раз видел, как его учитель униженно обращался к самым видным и богатым людям города, прося их помощи и заступничества, чтобы сохранить свою школу. Но прекрасно помнил он и готовность Паткапяпа к бою — следствие его отчаяния, — что в конечном счете и стало причиной его осуждения.