К несчастью, в качестве критиков до этого подвизались люди малосведущие, едва ли поднявшиеся выше школьного уровня. Мышление этих людей, «кое-как выучившихся вкривь и вкось лепить несколько слов», но считавших себя безоговорочными авторитетами, было на редкость узким и устаревшим.
Уверенный, что его противники обязательно будут возражать ему, Налбандян сразу же предупреждал их, что не приемлет той точки зрения, будто литературой является все написанное, даже то, что не связано с душой народа, «в чем, как в зеркале, не видна жизнь нации, ее самые тонкие штрихи». Но вместо того чтобы начать с Налбандяном дискуссию, «эти армянские критики, чувствующие себя корифеями», избрали иной, странный, если не сказать аморальный способ возражения.
Этот способ заключался в посылании влиятельным армянам, а затем и официальным властям обвинительных петиций и жалоб. И вполне естественно, что подобный образ действий они считали единственно для себя возможным, чтобы избавиться от нападок «разбойника Налбандяна».
Если б дело отрапичивалось одними жалобами… Но история сохранила также множество доносов и клеветнических писем, преследующих лишь одну цель — уничтожить Микаэла.
…Первое обвинительное письмо было отправлено Хачатуру Лазаряну. «Критик», о котором более чем пр) — врачно намекнул в своей статье Налбандян, жаловался, что его порочат, «не признают его заслуг» и что этот пресловутый «заблудший армянский схоласт, кое-как выучившийся вкривь и вкось лепить несколько слов», — сам автор статьи Налбандян, и никто другой.
Потом выяснилось, что многим не понравилась оценка Налбандяна книги Степаноса Назаряна «Журнал новой армянской речи». «Под его пером наш народный язык получит права гражданства и приблизится к своей цели — стать совершенным средством для воспитания народа, — убежденно писал Налбандян. — Нация с любовью примет книгу, которую автор посвятил воспитанию сынов своего народа».
Едва успела дойти до Тифлиса первая тетрадка «Юсисапайла», как еженедельник «Мегу Айастани», о котором, если помните, Степанос Назарян сказал: «Дай бог, чтобы тифлисцы были к нему добрее, чем ко мне», поспешил выступить как против Назаряна, так и против Налбандяна.
Кстати, по характеру своих обвинений и общему уровню клеветы опубликованная на страницах еженедельника статья ничем не уступала отправленному Лазаряну письму.
Мандинян, автор статьи, прежде всего счел необходимым напомнить о том, «сколько укоров, сколько оскорблений, сколько хулы возводил на Армянскую нацию» Степанос Назарян в своих предыдущих трудах. И далее он перешел на тот самый стиль, который характерен, пожалуй, для всех критиков всех времен, считавших, что они и только они являются альфой и омегой филологии.
«До сих пор нация молчала, — заявляет Мандинян, — ожидая, что Назарян, может быть, осознает свои наветы, однако он каждый день добавляет к ним новые и нашел себе в — помощники некоего Налбандяна. И стали они неосторожными словами поносить нацию, причем не только людей невежественных, но и ученых, желая лишь самим быть новыми просветителями народа и распространять новый язык, новое учение».
Сведя таким образом счеты с редактором и сотрудником журнала, следовало, разумеется, опорочить и сам журнал.
«Юсисапайл», — заканчивает свою статью Мандинян, — есть скука уму, огорчение сердцу, слово хулительное нации и амбар самодовольства».
«Такие вот дела!..» — сказал бы, пожалуй, Назарян, прочитав пасквиль тифлисского еженедельника. А Налбандян мог бы подумать, наверное, что все их усилия напрасны. Критика у армян считалась поношением и должна была оставаться таковой, пока существовали ложный патриотизм и провинциализм, ничего еще не сделавший для народа, но уже пораженный манией исключительности и непогрешимости безудержный эгоизм. Тот же «Мегу Айастани» через несколько месяцев опубликовал очередное разгромное письмо, подписанное «Ваган Арамян», однако нетрудно было догадаться, что под этим псевдонимом скрывались Мсеряны.
Затем в нескольких следующих номерах печаталась статья под названием «Господин Степанос Назарян и его литературные заслуги». Не в состоянии ответить по существу или хотя бы просто возразить против нашумевшей статьи Налбандяна, подобно брошенному камню всколыхнувшей их затхлое болото, «народолюбивые» его противники пытались построить свою позицию на душещипательных и сентиментально-чувственных аргументах, надеясь, что возбудят этим жалость наивного читателя, а следовательно, приобретут и его симпатии.