Микаэл Налбандян

Обрадованные домашние Мсеряна тихонько провели этих странных покупателей в кабинет хозяина. Однако гости заметили незнакомых людей в узких рейтузах и фраках, один из которых нес на плече объемистый мешок, и расхохотались, поставив хозяина в неудобное положение.

В кабинете Микаэл шлепнул о стол мешок, в котором была медная монета, и попросил хозяина сосчитать деньги. Хозяин, обрадованный и воодушевленный неожиданными покупателями и не обративший внимания на их странный вид, не удержался от искушения, подвинул ближе стул и стал считать медные монетки.

Пока Мсерян сосредоточенно считал, гости, а затем и жена его догадались, что эти незнакомцы в шутовском наряде явились просто, чтобы высмеять достопочтенного магистра.

Хозяйка не выдержала. Схватив первую попавшуюся под руку палку, она накинулась на «покупателей». Своими нелепыми, смешными прыжками Микаэл и Анания даже свое бегство превратили в веселое и комическое представление.

А когда хозяин с хозяйкой, преследуя их, выскочили на улицу, то из окна священника Мовсеса грянул неудержимый хохот.

Приглашенные Микаэлом и Ананией полюбоваться их проделкой товарищи высовывались из всех окон и катались от смеха.

Конечно, студенческая жизнь — это не только бесконечная цепь развлечений и веселых сборищ, хотя споры и дискуссии часто рождались во время именно таких собраний. Секрет тут в том, что студенты всегда и во всем очень непосредственный и веселый народ.

Такими они были даже в «мрачное семилетие», годы запретов и преследований, когда не только студенческое свободомыслие, но и самый невинный интерес к учебному предмету мог иметь очень тяжелые последствия… А в те годы, когда Микаэл посещал лекции на медицинском факультете, строгости настолько ужесточились, что не поощрялось даже стремление студентов к научным поискам или творческий подход к своей специальности.

Сергей Боткин, с которым во время учебы на медицинском факультете Микаэл находился в дружеских отношениях, писал об этих годах: «Большая часть наших профессоров училась в Германии и более или менее талантливо передавала нам приобретенные ими знания. Мы прилежно их слушали и по окончании курса считали себя готовыми врачами, с готовыми ответами на каждый вопрос, представляющийся в практической жизни. Нет сомнения, что при таком направлении оканчивающему курс трудно было ждать будущих исследователей. Будущность наша уничтожалась нашей школой, которая, передавая нам знания в форме катехизисных истин, не возбуждала в нас той пытливости, которая обусловливала дальнейшее развитие».

Однако в университете преподавали и такие широкомыслящие ученые, как Карл Рулье, Федор Иноземцев, Иван Глебов, Павел Пикулин, Алексей Полунин… Именно от них получил Микаэл Налбандян «свою долю лучей из общего света человечества».

Во время учебы в школе Габриэла Патканяна и в университете он углубил свои показания в языках, истории и географии. Теперь он изучал естественные науки, которые удивительным образом расширяли границы его знаний, способствовали общему умственному развитию и, что самое главное, воспитывали в нем определенные навыки мышления.

Алексей Иванович Полунин, например, читал курс патанатомии — науки, которая зародилась всего несколько десятилетий назад и благодаря которой медицина получила много новых фактов, помогающих познать суть и течение многих болезней. Федор Иванович Иноземцев вел кафедру практической хирургии. Кроме чисто профессиональных вопросов, его волновали также морально-этические проблемы. «Честность в науке неразделима с честностью в жизни, — любил повторять он во время своих лекций, — и кто в науке видит одну дойную корову для себя, тот не честный слуга, а промышленник, обращающий светлое имя науки в торговый промысел».

Просвещение и науки вместо служения людям могут превратиться в настоящее зло, они могут уничтожить не только отдельную личность, но и общество, народ, если гуманистические основы и мудрые уроки прошлого будут преданы забвению, ибо истинная сила сильного — в его доброте.

Сравнительную анатомию и физиологию читал Иван Тимофеевич Глебов, который постоянно внушал студентам, что «без физиологии медицина становится шарлатанством».

«Здесь мне многому чему есть поучиться, многое надо прочитать и записать, — писал. Налбандян в письме брату Казару. — Врачевание — вовсе не то, когда цирюльник спешит к больному с посудиной, полной пиявок».