Мифы Келенора

В их род беда пришла внезапно. Когда ложились спать, над степью полыхал, обещая долгожданный дождь, многоцветный закат. Шевелились за кольцом костров плети хищной травы, похожей на спутанные мотки веревки. Трава тоже чувствовала приближение дождя. Слишком мало влаги удается добыть ей из тельца какой-нибудь неосторожной ящерки или птицы. Бродичи умны и обходят заросли. А толстую шкуру ручных свиней полые иглы хищной травы пробить не могут. В дождь свиньи сами лезут в заросли, чтобы полакомиться сочными стеблями. Обпившаяся влагой трава ленива, она лишь слабо извивается, когда звери вырывают ее из земли.

Все радовались…

Но утром проснувшиеся бродичи увидели вокруг стойбища не влажные заросли, а мертвую пустыню. Гладкие камни так плотно покрывали землю, что между ними не пробивалось ни единой травинки. Закричали, запричитали женщины. Мужчины притихли. Все поняли, что сегодня кому-то нужно будет уйти и никогда не вернуться.

— Жребий? — Спросил у мужчин вождь Ыгок.

Мужчины склонили головы.

Но старая У-Глук-Ха имела право говорить после вождя потому, что была его матерью.

— Пойду я. — Сказала она.

— Ты? — Удивился Ыгок. — Но…

— Ты хочешь сказать, что я — бесполезная старуха, и Сердце Плеши не примет жертву?

— Нет. Но…

— Ты прав. Я скоро стану бесполезной. Но сегодня я могу принести пользу. Кто-то из твоих воинов останется жив. — Сказала У-Глук-Ха.

Тогда женщины положили в большой мешок много вкусной еды и мех с водой. А мужчины сели в круг и запели хвалебную песню. У-Глук-Ха провожали так, словно она уже умерла. Потому что, если хвалебной песней удается обмануть Смерть, почему бы ни обмануть и Злое Сердце Плеши?

У-Глук-Ха взяла мешок с едой и шагнула в расщелину. Свет за ее спиной померк, но ничего страшного не произошло. Вокруг только теплый камень и гулкая пустота. Теперь вот еще какой-то мех на площадке. И на возвышении в углу… Старуха внимательно осмотрелась вокруг. Здесь достаточно светло потому, что в камне прорублено отверстие — вроде тех отдушин, что делают на стенах шатров. Пол ровный и мягкий. Вдоль стен — несколько возвышений…

У-Глук подошла к одному из них. Похоже на огромную, в рост человека, длинную подушку. Наверное, на ней нужно сидеть… Старуха села и поняла, что ей хорошо и удобно. Так удобно, как давно не было. С тех пор, когда они жили с мамой под землей. И еще так удобно было сидеть на коленях у Мыртуга…

От старшего мужа Лутиили родила десять детей. И еще семерых — от младшего, Ызтыра. Ызтыр был из тех бродичей, которые приняли их с Мыртугом к себе.

Когда пришли бродичи, почти все старшие женщины уже умерли.

А мама умерла уже после. Сначала Мыртуг убил вождя бродичей. То был злой старик, похожий на мужчин, что жили в поместье. У него не было ни когтей на пальцах, ни клыков во рту. Но он был самым злым из кочевников. Он умел заставить людей сделать так, как он хочет. И когда Мыртуг убил его, кочевники назвали вождем мужа Лутиили. Да, тогда ее еще звали Лутиили.

И когда мама умирала…

У-Глук-Ха помнит…

Мама долго болела. На шее у нее выросла шишка, большая, как голова трехлетнего ребенка. Мама не могла ни ходить, ни говорить и все время лежала на шкурах. В тот год еды было вдоволь, но соплеменники уже начали сердито смотреть на Лутиили, которая по ложечке вливала мясной отвар в рот бесполезной старухе. Своих калек бродичи просто оставляли в степи. Но Лутиили никак не могла решиться. Каждый раз, когда племя переходило на новое место, она просила Мыртуга посадить мать на самого спокойного кабана, привязывала старуху и везла до следующей стоянки.

А потом шишка на шее у матери прорвалась, потек гной, и мама снова смогла говорить.

— Лутиили, зачем ты продляешь мои дни? — спросила она. — Зачем не оставляешь в степи?

— Я не могу бросить тебя, мама, — ответила молодая женщина. — Мне кажется, это неправильно — оставлять тех, кто дорог, глупым хищным ящерам.

— Но я не могу больше жить, — сказала мать. — Не могу и не хочу, потому что от меня нет никакой пользы.

После этого мать достала из своей одежды величайшую драгоценность — острый стальной нож из тех, что умели делать только в «мире до». Она дала его дочери и сказала:

— Убей меня так, чтобы мне было не очень больно.

Лутиили взяла нож и воткнула его в страшную шишку на шее матери. Потом нажала еще сильнее, так, что нож прошел вокруг всей шеи. Кровь залила шкуры, но это было уже не важно…

С тех пор в их племени не оставляли живых стариков на съедение глупым ящерам. А когда У-Глук-Ха решила идти в Сердце Пустыни, она отдала стальной нож старшей дочери.

— Я поняла, мама, — склонила голову Эт-Хая. — Скорее сталь станет песком, чем мы забудем об уважении к тем, кто дал нам жизнь.

У-Глук-Ха сидела на длинной подушке и немного сожалела, что у нее нет с собой стального ножа. Нет, она сделала все правильно. Память — это хорошо, но память, заключенная в драгоценную вещь, — еще лучше. Клятвам, данным на стали и огне, не изменяют. Но все же жаль, что здесь, в странном месте, у нее нет никакого оружия. Пусть она и старая женщина, но еще способна постаять за себя.