Мифы Келенора

Легкий морозец горячит кровь. Над плато Кейо-Так по огромному весеннему небу плывут редкие облачка. Порой, когда дорога делает поворот, открывается величественная панорама бесконечных холмов, поросших синеватыми елями.

Кто-то в голове каравана поет:

«Ой-тей-йот, Саларкан!
Семь тысяч до неба,
Семь тысяч до моря,
Семь тысяч до дома.
Омма!

Камни и лед.
Милая ждет.
Карз т-бак тей Йот!
Омма! Омма!»[1]

Голос — чистый, звонкий — мальчишеский.

Лиин впервые слышит, как поют карлики. Теперь ему предстоит слушать только эти песни. Он научится понимать гортанный старо-карзский говор. Должен научиться. Потому что Саларкан — земля карзов. И он должен стать и его землей. Иначе — какой он Владыка?

Владыка — сердце земли. Он принадлежит ей. Он оплодотворяет ее любовью. Только когда чувствовуешь землю, словно собственное тело, дышишь с ней в одном с ней ритме, только тогда становищься настоящим Владыкой.

* * *

Когда пришло приглашение из столицы, на холмах Иллитона цвели персики и миндаль.

Лиин по «быстрому пути» перенесся в Мальо и удостоился аудиенции с Ее Высочеством принцессой Малтилорой.

— Буранным Землям нужны Благославляющие, — сказала она. — Ты — один из тех, кого мне хотелось бы видеть в их числе.

— Смогу ли? — Испугался Лиин.

Он — младший сын младшего сына. Он не смел и мечтать о собственной земле. О той, что не расцветет без его нежности.

— Должен.

Но пока холодная земля остается чужой. Как можно любить эти стылые камни, эти мрачные ели, застывшие в ледяном оцепенении?

Сначала Лиин радовался, но с каждым днем, прошедшим после выхода каравана из Герг-Гарта, нарастала тревога. Признает ли земля Владыку?

Когда-то здесь жили гри из северного клана, но после войны с Диу остались только карлики. До сих пор земля хранит память о той войне. Вон тот черный отрог — даже снег не удерживается на оплавленном граните. Похоже, здесь бушевало драконье пламя…

В Ольвене Лиин, чтобы узнать свое будущее, отыскал старую Майтиэль. Горная ведьма достала мешочек с рунами, вытащила три кости:

— Науд, Геба, Отхала… Ты станешь Владыкой холодной земли.

— Это — очевидно.

— Руны всегда показывают самый очевидный вариант.

— Мне нужен совет.

Старуха достала еще один желтоватый прямоугольник:

— Хаггалас. Ледяное зерно. Град убивает все живое, но на очистившейся земле вырастут новые побеги. Конец — это всегда начало чего-то нового.

— Умереть, чтобы жить, — пробормотал Лиин.

* * *

К полудню весеннее солнце превращает дорогу в траншею, наполненную битым льдом и талой водой. Лошади бегут медленнее, обозные коняшки вовсе переходят на шаг. Лиин видит, что его драгоценные «серые молнии» спотыкаются, скользят. Он останавливает карету, спрыгивает в грязное месиво, которым стала дорога. На бабках «детей ветра» — лохмотья окровавленной шкуры.

К гри подходит караванный старшина Донгор Отйонг. Необычно высокий для карлика, широкоплечий, кряжистый. Донгор — из бывших баронских дружинников. Надежный и рассудительный, сумевший выжить в доброй сотне стычек на границе с Диу. Барон Кон-Тор Хиусси так доверяет старику, что отправил будущего Владыку с последним зимним караваном, не дожидаясь, пока установятся летние дороги:

— Что такое, фа?

— Нужно сделать остановку.

Лиин обматывает конские бабки чистым холстом, смоченном в целебной настое, перетягивает поверх жесткой кожей. Обозный старшина вертит в руках влажную от лекарства тряпку, даже зачем-то нюхает:

— Много ли зелья осталось у высокочтимого фа?

Лиин протягивает бутыль. Старшина кричит что-то на старо-карзком, к ним подбегает давешний певец. Только теперь Мирлирин понимает, что безбородый карз — не мальчишка-подросток, а девушка. На ней мужская одежда, но из-под меховой шапки выбиваются каштановые косы.

— Это, Лиска, поглядь, что делает высокочтимый фа, и замотай коням ноги.

— Сделаю, дядько!

Девушка берет бутыль с настоем, бежит вдоль каравана, раздавая приказания возницам.

* * *

После остановки двинулись бодрее.

«Семь тысяч дорог,
Семь тысяч тревог.
Ой-Йон-лиг Саларкан!

Смерть — Хей-Йо-Да,
Рядом всегда.
Пляшет вода.
Светит звезда.
Ой-Йот-Хор, Саларкан!»
«Смерть рядом всегда»…

На переправе через Ут-Иин кони понесли.

Пенный поток бурлил на мелководье, кружил водоворотами. А дно еще покрыто льдом: зимой река здесь полностью промерзает, и карзы рискнули перебираться на другой берег по этой ненадежной дамбе. Привычные к подобным дорогам северные кони быстро перетащили тяжелые сани. Но вэльские рысаки испугались. Правая пристяжная поскользнулась, рухнула на колени. Левый взвился на дыбы, затанцевал, ринулся вниз по реке — туда, где поток низвергался с ледяного обрыва…