– Честно говоря, даже вообразить не могу, каково тебе пришлось, – тихо сказал Пьетюр. – Мой отец, как и я, был врачом, и мы всегда жили неплохо. К счастью. Особенно печально, когда нужду испытывают дети…
– Вообще-то… – Хюльда запнулась на полуслове, чувствуя, что голова у нее немного замутилась от вина.
Стоит ли ей делиться с Пьетюром подробностями? Насколько она может ему доверять? А может, это и хорошо, и даже полезно время от времени говорить о прошлом. Хюльда так давно ни с кем не откровенничала – вдруг это как раз тот шанс, которого она ждала? На работе обсуждать личные дела ей было не с кем – там никого не интересовали превратности судьбы шестидесятичетырехлетней женщины. Ее друзей – настоящих друзей – можно было сосчитать на пальцах одной руки.
И тогда она решилась:
– Вообще-то, все могло быть иначе.
– Вот как? – мгновенно отозвался Пьетюр, и Хюльда подумала, не выпила ли она уже больше, чем он.
– Когда я родилась, мама отдала меня в дом малютки. Сама она об этом никогда не упоминала – мне все рассказал дедушка. В те годы предпочитали поступать именно так, если женщина рожала ребенка, не будучи замужем. Дедушка намекал, что это они с бабушкой подтолкнули маму к такому шагу, но, думаю, потом он раскаялся. Он говорил, что меня забрали у мамы чуть ли не сразу после рождения. Помнишь, существовали такие детские приюты?
– Помнить не помню, но я, конечно, слышал о них, – ответил Пьетюр.
– Мама наверняка навещала меня, ведь иначе и быть не могло. Дедушка говорил, что гордится ею. А еще он говорил, что, как только она поднакопила денег, то сразу забрала меня оттуда. У мамы, конечно, было на это право, хотя чаще всего в таких ситуациях детей передавали на воспитание в другие семьи или приемным родителям.
– Ты там долго пробыла? – спросил Пьетюр.
– Почти два года. И за все это время маме ни разу не позволили подержать меня на руках. Мне рассказывали, что свидания родителей с детьми всегда проходили через стеклянную перегородку. Считалось, иначе малышам с каждым разом будет все сложнее покидать родительские объятия!
– Но ты ведь, разумеется, не помнишь… – Пьетюр осекся.
– Нет, этого я не помню, – ответила Хюльда, – но однажды я снова оказалась в том здании, где располагался приют. Давно это было – пару десятков лет назад. И как только я переступила порог этого заведения, у меня сразу возникло чувство дежавю. Поразительные ощущения. Стеклянную стену уже убрали, но я видела ее на фотографиях. А проходя мимо одного помещения, я вдруг остановилась перед его закрытыми дверями и ни с того ни с сего спросила сопровождавшую меня женщину, не там ли когда-то спали дети. Она кивнула, подтвердив мою догадку, а когда позволила мне заглянуть внутрь, я сразу поняла – чисто интуитивно – что и я раньше спала в этом самом помещении. Ты не поверишь, но так оно и было.
– Я тебе верю. – Ответ Пьетюра снова не заставил себя ждать и снова был к месту.
– Но кое-что я помню хорошо, – продолжила Хюльда. – Меня должны были передать на воспитание чужим людям, после того как мама забрала меня из дома малютки и мы поселились у ее родителей. Была одна пара, которая хотела удочерить меня. В дальнейшем мне об этом рассказывал дедушка, а не мама. У меня нет причин сомневаться в его словах, но я и сама что-то запомнила. Мы летели вроде как на восток – пара жила в каком-то захолустье среди ледниковых песков в Скафтафедле[16]. В те годы добраться туда было целым приключением. Но в моей памяти та поездка почему-то отложилась, хоть я и была совсем маленькой. Может, это произошло потому, что раньше мы вообще не выезжали из Рейкьявика и впечатления от того перелета были очень яркими.
– А скажи-ка мне… – Пьетюр осекся, словно размышляя, стоит ли продолжать. – Вероятно, мой вопрос неуместен…
– Да чего там, спрашивай, – сказала Хюльда и сразу об этом пожалела.
– Ну… Оглядываясь назад, если бы тебе пришлось выбирать сейчас, ты бы предпочла, чтобы тебя воспитывала мать или все-таки другие люди?
Вопрос явно ошеломил Хюльду, может, именно потому, что она и сама не раз задумывалась об этом. Такие размышления были сродни гаданию на кофейной гуще. Счастливое ли у нее было детство? Не совсем. А может, оно было и вовсе не счастливым. Жилось бы ей лучше в достатке, но у чужих людей? Стала бы она другим человеком, если бы не росла в нужде?
Прошло довольно много времени, прежде чем Хюльда ответила: