Меж двух океанов

Банановые преграды имеют силу не только для этой толпы отверженных и пропащих людей. На противоположной стороне порта живет иной Гольфито, копия культивированного Пуэрто-Армуэльеса, приятное с виду местечко на земле компании, отделенное от первого Гольфито охраняемыми воротами, заборами, оградами, инструкциями, запретами и предрассудками. Там, за этими воротами, изящные коттеджи американских служащих компании, административные здания, школа, церковь, больницы и клубы, парки, сады и бассейны; по тенистым аллеям там шуршат колеса автомобилей. А здесь их немного, и, кроме улицы в селении, им больше негде ездить.

Но и на лицевой стороне Гольфито жизнь остается в изоляции. Даже в двойной изоляции. От портового городка ее отрезают заборы и охранники, от мира — долгосрочные контракты. Это всего-навсего довесок цивилизации, лицо, неотделимое от грязной ромеровской изнанки. Но на ней живет гораздо больше людей, и именно она определяет облик селения.

Гольфито вынуждает нас сделать еще одно парадоксальное заключение. Этот анархический городок является точным подобием североамериканской унии. Не сегодняшней, нет. Современная Америка проявляется тут в слишком упрощенных, стилизованных штрихах. Гольфито напоминает первые шаги Америки, той, какую показывали в дешевых фильмах о Диком западе и в хроникальных кадрах голливудских студий. К такому сравнению приводит не только то, что лежит на поверхности, например оседланные лошади у деревянных домов, бары и дансинги, карточные шулера и пистолеты.

Это подобие коренится в существе здешней жизни, в ее духе и источниках. Не важно, что американским Западом двигало золото и скотоводство, а основой жизни на берегах Сладкого залива служат бананы. Одинакова система, поэтому одинакова и обстановка. От старого американского Запада Гольфито получил в наследство закон кулака и бессердечия, анархию свободного предпринимательства, традицию сильных личностей. Богатство — вот заветная цель, оно дает имя и почет. Богатство в Гольфито — это право и власть.

Selfmademan

— Какой там банк, что вы! — засмеялся Армандо. — Здесь, в таком захолустье? А зачем он вообще вам понадобился?

— У нас осталось всего несколько колонов, что мы получили на границе за оставшиеся панамские деньги. Нам нужно разменять чек.

Для управляющего Армандо это, пожалуй, была лучшая шутка дня.

— Вам совсем не нужен банк. Ступайте на базар, там сможете выбрать себе менялу. Только будьте осторожны с этими плутами!

Так и познакомились мы с ними, торгашами Гольфито, весь оборотный капитал которых умещался в ящичке с гребнями, губными гармошками и порнографическими открытками или же в пяти битком набитых карманах. Это люди, гоняющиеся за призраком легкой наживы. Из сотни их девяносто рано пли поздно поймут, что они делали ставку на проигрышную карту. Слишком уж много их у одного каравая.

Наиболее расторопные смекнули, что основное условие получения неограниченной прибыли — это монополия. А вот

завладеть ею умеет один из тысячи, вроде Ромеро, который держит r руках торговлю спиртным, текстилем и отцветшими девушками. Но и он когда-то начинал с пустого места.

«На базаре вы всегда кого-нибудь найдете». Так сказал Армандо. И мы как-то невольно вспомнили свой первый день на африканской земле, Танжер и арабские лавки с вывешенными наружу черными досками, на которых ежедневно стирались и вновь писались курсы всевозможнейших валют.

На обочине пыльной дороги, окруженной толпой зевак, сидит на корточках оборванный парень, перебирая пачку счетов и банкнотов. Временами он сует руку в карман, где у него звенит добрых два кило монет, и с видом знатока посматривает по сторонам.

Некоторое время мы наблюдаем за ним с пяти шагов. Два-три раза он бросает взгляд на нас, но ему хоть бы что. Если желаешь купить или продать, все равно подойдешь, конкуренции нет. А больше ему ничто не угрожает.

— Почем сегодня покупаешь доллар? — спрашивает, остановившись возле него, смуглый щеголь с жидкими усиками.

— А сколько дашь?

— Восемь, как в Сан-Хосе.

— Ну и проваливай в Сан-Хосе!

И парнишка невозмутимо расправляет горсть мятых банкнотов. Его слово здесь закон. Даже старый Ромеро не решится сбивать его курс. Ну что ж, делать нечего, придется попробовать.

— Ладно, мы и так уж долго торчим тут на глазах, — пытаемся мы улыбнуться, прикидываясь заправскими коммерсантами.

Парнишка чует: дело пахнет крупным.

— Желаете купить, продать? Разменять? — и он похлопал по правому карману, содержимое которого отозвалось многообещающим звоном.

— Продаем двадцать долларов.

— Bueno. Банкнотами?

— Чеки.

— Хорошие?

— Дорожные. National City.

— За сколько?

— За восемь.

— Даю шесть.

Только теперь и начинается сама торговля. Сходимся на семи с половиной. Через четверть часа возвращаемся на базар с чековой книжкой. Менялы нигде нет. Вместо него стоит худой подросток и сует нам под нос сложенные веером лотерейные билеты.

— Oyes, muchacho, где меняла?

— Погодите, сейчас будет здесь, — и свистит так пронзительно, что у нас закладывает уши. — Эй, Море-в-в-но! Иди сюда-а-а!