Меж двух океанов

Каждому по доллару, как грузчикам в порту за четыре часа работы. Обоюдное удовлетворение, смех, пожелания счастливого пути.

Второй раз наш маленький поезд погрузился в банановый мир. Но влажный воздух вскоре выдал близость моря. Мы постепенно готовились к выгрузке в костариканском Гольфито, как вдруг к нам подошел главный кондуктор и тронул за плечо.

— Минутку, я должен получить с вас восемьдесят пять долларов.

От изумления мы не знали, что и ответить. Восемьдесят пять долларов! За что?

— Да, это стоит восемьдесят пять, — продолжал настаивать главный кондуктор. — Вот вам черным по белому приказ директора из Гольфито.

Под названием компании шел весьма недвусмысленный текст: «Машину «татру» с чехословацким опознавательным знаком и под номером Р19720 выгрузить в Гольфито и выдать владельцам только после уплаты ими суммы в восемьдесят пять долларов. В случае, если эта сумма не будет уплачена, задержать машину на платформе, не выгружая, и взыскать полностью за задержку и простой». Подпись директора.

— Ведь мы же ясно договорились в Пуэрто-Армуэльесе. Восемьдесят пять долларов, если нам поможет подъемный кран. Но машину мы погрузили сами при содействии рабочих и им тоже заплатили. Это явное недоразумение.

— Не знаю, но вы поймите, что у меня документ. Вы же не хотите, чтобы ради вас я лишился места.

В Гольфито мы бежим прямо к станционному телефону. После долгого ожидания послышался высокомерный голос директора:

— Говорит Сандерсон. Что вам нужно?

— По вашему указанию мы получили платформу и доехали до Гольфито. А здесь на вашем вокзале с нас требуют восемьдесят пять долларов. Согласно договоренности мы должны были платить только в том случае, если бы воспользовались вашим…

— Это меня не интересует! Платформу с машиной поставят на разгрузку, когда заплатите.

— Когда мы можем переговорить с вами лично?

— Сегодня у меня времени нет. Завтра воскресенье, и я илу в церковь. В понедельник неприемный день. А платформа нам понадобится до вторника.

После этого в трубке что-то щелкнуло, и наступила тишина. В ушах у нас еще звучат вчерашние слова Холкомба: «Заплатите десять долларов за пользование погрузочной платформой. Взимать транспортные сборы мы не имеем права».

Вместо десяти долларов за сорок километров нам придется отдать больше ста. и мы застрянем в этой ловушке. Как же добраться от Гольфито до Пунтаренаса, где только и начинается проезжая дорога?

Директор Сандерсон знал это лучше нас. Пока мы находились на панамской стороне, у нас была возможность отступления. Там сохраняли хоть видимость порядочности. В Гольфито маски были сброшены. Мы оказались лицом к лицу с шайкой вымогателей.

ИЗ КОСТА-РИКИ В КОСТА-РИКУ

— Вот это обдиралы! Восемьдесят пять долларов! Прохвосты! — с отвращением сплюнул сеньор Армандо, заведующий складом, бегло просмотрев счет. И отпер железные ворота, за которыми со вчерашнего дня стояла железнодорожная платформа с нашей запыленной «татрой». — За сорок дурацких километров! Знаете, сколько мне пришлось бы работать за такие деньги? Ровно три месяца! И притом я должен был бы есть ботву, запивать водой! из ручья и ходить в банановых листьях.

Выгрузка «татры» прошла совершенно иначе, чем погрузка в Панаме. Клещи для вытаскивания гвоздей из деревянных клиньев под колесами, две доски вместо погрузочной платформы, под них два ящика, чтобы они не проломились под тяжестью машины, и через четверть часа мы уже были за воротами.

— Счастливого пути, — сказал, подавая нам руку, Армандо. — Да не забывайте вой о тех, — и он кивнул в сторону управления «Юнайтсд фрут». — Они со всех нас сдирают шкуру. Как думаете, сколько платят рабочим на плантациях? Один колон и десять сентимо. А за бутылку дрянного пива с вас возьмут два колона. Э, да что и говорить!

Мы еще увидимся. Вы не раз проклянете Гольфито, прежде чем выберетесь из этой паршивой дыры.

Dos cabrories…

Весь порт, прижатый к узкой полоске земли одним из тех характерных синеватых заливов, которые вгрызаются из Тихого океана в материк Центральной Америки, живет точно так же, как и его глубокий тыл, только под маркой бананов. Городок этот словно бьет торгашеская лихорадка. Создастся впечатление, будто обычный честный труд здесь — преступление. Хуже всех одеваются, чаще всех голодают и беднее всех живут в Гольфито портовые рабочие. Вместе с ними влачит жалкое существование горстка здешних ремесленников. А все остальные — мужчины, женщины и дети — только и делают, что продают да покупают. Фрукты, овощи, сандалии из краденых автопокрышек, тряпки и гребни, обезьян и попугаев, что водятся в окрестных лесах, и бракованное белье бразильских текстильных фабрик. А когда торговать больше нечем, продают себя.

Торгашеская плесень банановой компании проникла в самые затаенные уголки поселка, в мышление, в чаяния и дела большинства людей, в их представления о жизни. Всеобщая деляческая одержимость нигде, пожалуй, не бросалась в глаза так, как в единственном отеле, куда забрели и мы в поисках пристанища на два трудных дня.