Метро

А Артем поглядывал исподтишка за Наринэ. Та не ела; разговор не слушала. Руки ее обнимали, защищали большой круглый живот, в котором сидел смешанный из двух кровей мальчик.

— А что, правда, напишите, Илья Степанович! — воскликнул Дитмар, заразившись учительским энтузиазмом. — Хотите, я с начальством поговорю? У нас ведь и печатный станок есть! «Железный кулак» издаем армейский, почему бы и не книгу?

— Вы всерьез? — зарделся учитель.

— Конечно! Воспитание детей — важнейшая задача!

— Важнейшая!

— И тут ведь очень важно, как и что подать, так?

— Принципиально! Принципиально важно!

— Вот, к примеру, наше противостояние с красными. Их пропаганда, знаете, обвиняет нас во всех смертных грехах… Вы-то теперь сами могли убедиться, — Дитмар обернулся к Гомеру. — Но ведь немало людей, которые верят! Верят и боятся к нам даже нос показать!

— А представьте себе! — продолжил Илья Степанович. — Представьте только, что вы взялись бы писать о Рейхе, не побывав тут! И что бы вы рассказали о нас потомкам? Страшные байки! Ерунду какую-нибудь!

— А вы что расскажете? — не выдержал Гомер.

— Правду! Правду, разумеется!

— Но ведь у каждого своя правда, разве нет? — поинтересовался старик. — Даже у красных, наверное. Если столько людей верит…

— У красных пропаганда с успехом заменяет правду! — вмешался Дитмар. — Эта уравниловка… Говорю вам, у них уроды тайком захватили власть и промывают нормальным мозги! Натравливают, науськивают их на нас! Готовят к войне! Где тут правда?!

— Голодные, нищие люди! Думаете, сложно заставить их поверить во что угодно? Думаете, они будут хотя бы пытаться отличить истину от лжи, отделить зерна от плевел? — поддержал Илья Степанович. — Не могут же они признать, что тут, в Рейхе, создана социальная модель, равной которой нет во всем метро? Нет! Они будут вас стращать концлагерями и печами какими-нибудь!

Наринэ приложила ко рту ладошку, словно боясь, что какое-то слово вырвется непозволенное наружу, потом встала поспешно и вышла вон. Илья Степанович не заметил даже, а Артем заметил.

— А про уродов вы что в вашем учебнике станете писать? — спросил Гомер.

— А что про них писать?

— Ну… Если я правильно понимаю, они ведь теперь… Это с ними ведь теперь борется Рейх, верно? Вместо…

— С ними, — подтвердил Илья Степанович.

— А как? Как борется?

— Беспощадно! — подсказал Дитмар.

— А куда вы деваете их? Тех, кого находите?

— Какое это имеет значение? Ну, отправляют их на исправительные работы, — нахмурился учитель.

— То есть, уродство этими работами можно исправить? А рак?

— Что?!

— Рак. Вот я слышал, фюрер рак приравнял к генетическому уродству. Интересно, что это за работы такие.

— Ну, если вам так интересно, — улыбнулся Дитмар. — То можем и показать. Но вдруг руки к кирке привыкнут? Ручку в пальцах держать не сможете.

— Тогда хороший же у вас учебничек выйдет!

— А не сочувствие ли к уродам мне сейчас почудилось? — спросил Илья Степанович. — В вашей книге, что же, вы их подадите как белокурых ангелят? Фюрер на их счет все объяснил четко: если мы этим тварям позволим размножаться, уже следующее поколение людей будет нежизнеспособно! Вы что, хотите, чтобы они нашу кровь своей разбавляли? Чтобы ваши дети двухголовыми родились?! Этого хотите?!

— Двухголовые дети у каждого в нашем проклятом метро родиться могут! У любого! — выкрикнул Гомер, вскакивая. — Бедные больные дети! А вы тут со своими двухголовыми — что делаете?!

Илья Степанович молчал.

И Гомер ничего не говорил, только дышал тяжело. Артем, который в разговор не встревал, вдруг понял, что старик этот оказался храбрей него. И захотел кого-нибудь за старика этого убить, чтобы быть таким же храбрым, как он.

— А давайте-ка поглядим, что пишет многоуважаемый писатель-историк в своей книге? — Дитмар перегнулся через стол, макнув китель в салат, и ловко выхватил у Гомера тетрадку.

Артем вскочил, но Дитмар опустил руку на кобуру.

— Сядь!

— Перестаньте! — сказал старик.

Вбежала Наринэ; лицо у нее было сморщено, глаза блестели. В этой крошечной комнате страшно было бороться с Дитмаром: случайный выстрел мог выпасть любому.

Наринэ прижалась к мужу, испуганная.

— Все в порядке, любимая.

— Илья Степанович, оцените! — Дитмар, не снимая руки с кобуры, передал тетрадь учителю.