Читаем Метла системы полностью

– Знаешь, я реально уверен, что мы встречались, вот, – сказал Ланг, рассеянно выкопал из моляра орешек и извлек на свет божий некий бежевый материал. Принялся его рассматривать. – Просто у Кларисы была сестра, она гостила у них тем вечером, когда мы с женой познакомились. Или у другой девицы была сестра? – Поскреб ногтем. – Нет, я реально уверен, она была Бидсман. По-моему, я точно помню, она сказала, ее зовут Линор Бидсман. – Глянул вдаль.

– Видимо, ты познакомился с моей невестой еще до меня, – сказал я.

Ланг ухмыльнулся мне сверху вниз.

– А ты знал мою жену еще до нашего знакомства, когда она была крошкой.

Я вернул ухмылку снизу вверх.

– Не такой уж и крошкой.

– Знаю, о чем ты, – усмехнулся Ланг. Спонтанно, застигнутые странным теплом момента, мы вновь предались пси-хическому рукопожатию. – Ква-а-а-а-анпо! – Мы засмеялись.

Я снялся с унитаза. Мы покинули уборную и вернулись в бар. Телевизионная клика Подкатчика театрально загыгыкала. Ланг Встанг-Шланг их проигнорировал и шлепнул руку мне на плечи.

– Ах, Рик, Рик. Не знаю, что мне, на хер, делать. – Он огляделся. – Просто я понял, что надо побыть…

– Вовне, – сказал я. Мы, здешние нигдешние, те, кто уже не внутри, реально можем быть только вовне.

– Ну – да. Точняк. – Он глянул мне в глаза. – Я понял, что должен побыть вне. Просто… вне, пока что. – Он заказал еще пиво, я довысасывал виски изо льда.

– У вас с женой не все ладится?

В зеркале Ланг сказал:

– Все круто, как всегда, и папочка – извини – крутой и денди, как всегда. Просто меня… будто душат, я типа вдох сделать не могу. Типа дышу воздухом, которым уже дышали. Живу в городке этой сучки, в ее доме, пашу на ее папочку, слышу ее голос, когда сажусь в бляцкую машину. Думаю, нам нужен короткий отпуск друг от дружки подальше. Все стало как-то не так чудесно. Думаю, я должен побыть вне, пока что.

– Обзаведись новыми знакомствами, – сказал я. – Отсюда и чрезвычайная уместность твоего маленького путешествия сюда. И привалит счастье. – Боже, а ведь было время, когда я отдал бы руки-ноги, чтоб меня душила Минди Металман.

– Тачь-няк, – сказал Ланг. Ласково ударил меня по руке. Я еле сдержался, чтоб не потереть плечо.

– А уж тебя встретить – сплошной бляцкий кайф, – сказал мне Ланг в зеркале. – Брат по Пси-Хам, сосед, черт дери, почти родня. Как дядя какой-нить. Зашибись конем. Ти симптосис.

– Что-что-что? – спросил я.

– Что «что-что»?

– Ты-сю что-то там, – сказал я.

– Ти симптосис? – сказал Ланг. – Выражение такое. «Ти симптосис» – современный идиоматический греческий, типа «ну ни фига же совпадение». Которое оно и есть, гадом буду, позволь сказать.

– Греческий? – переспросил я. – Ты говоришь на современном греческом?

Ланг расхохотался.

– Не учи ученого, съешь ската́ [115] печеного! – Я фибрами чуял, что даже такой, как он, начинает ощущать внутри озеро пива. – Да, – сказал он, – я реально круто поднабрался греческого после колледжа. Я же говорил, что был за бугром? Пахал на фирму моего личного папочки? Что эта улетная фирма – «Промышленный дизайн пустынь», в Далласе?

Я уставился на Ланга.

– Твой отец – владелец «Промышленного дизайна пустынь»?

– Ты слышал о «Промышленном дизайне пустынь»?

– Господи Иисусе, – сказал я, – ведь я живу в Огайо. К северу от вашего магнум-опуса.

– Разрази, защеми, раскатай меня господь, – сказал Ланг, впечатывая кулак в стойку. – Как же это охеренно круто. Ну круто же, нет? Я работал над вашей пустыней в команде, летом, мне было одиннадцать лет, может, двенадцать. Сажал кактусы. Бляцкое было мазево!

– Так «ПДП» после колледжа послал тебя в командировку?

– Ага, – сказал Ланг. – Лучшая пара лет этой скромной жизни, пока что. Я более-менее руководил целым проектом, мы сработали изящную пустыньку – ничего такого, честно скажу, маленькую, солидную, изящную и зловещую. Реально улетный проект пустыни в западной части Керкиры, возле Италии.

– Керкиры? – переспросил я.

– Ага. Чертовски наикрасавейшее местечко, ничего красавее не видел. Этот остров. Я на него запал. Весь его исходил, делал всякую херню на природе. Типа как-то раз мы с Эдом Роем Янси-младшим, он был у меня более-менее правой рукой, взяли одну козу и пять кило масла, и…

– Керкира? – переспросил я.

– Ты, наверное, знаешь его как Корфу, – сказал Ланг. – Керкира – греческое название Корфу. Корфузианское, стало быть, потому, что они там тоже говорят по-гречески.

Я уставился в зеркало. Бармен чесал ирокез и глядел на Ланга. В телевизоре нецензурная пародия на Франкенштейна шкандыбала туда-сюда под аккомпанемент заранее записанного смеха.

– Позволь-ка кратко суммировать, – сказал я, стараясь собраться с мыслями. – Ты состоял в моем братстве, учась в колледже, ты женат на моей бывшей соседке, которая в колледже жила в одной комнате с сестрой моей невесты, которую ты знаешь, и ты непосредственно знаком с культурой и языком обитателей острова Корфу и, далее, на данный момент, вероятно, безработный и тебя треплет некая, пусть временная перемена твоих географических, профессиональных и личных обстоятельств. Это все верно?

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги