Читаем Метла системы полностью

– И они сделали то, что сделал бы любой разумный член семьи. Они поговорили друг с другом и провентилировали в итоге все то, чем были недовольны как люди, и вышли на уровень выразительного диалога и личного взаимодействия, и члены семьи стали расти над собой психологически и как индивиды, и как члены психосети общих интересов, ценностей и психологических обязательств, и затем этот рост, это развитие, этот диалог были закреплены через посещение третьей стороны, вся жизнь которой направлена на то, чтобы помочь членам семьи расти и ясно видеть себя как «Я» и как членов, и они пришли таким образом к более полному и счастливому чувству «Я».

Невидимый оркестр в телевизоре заиграл мелодию, и в гостиной в Кливленд-Хайтс случился своеобразный танец, включавший прикасания, движения и жесты, все это в направлении от членов семьи к другим членам семьи, пока зрители хлопали в ладоши. Танец мог бы быть получше, однако Элвин предавался ему не с полным воодушевлением, норовя придвинуться поближе к дивану и проглядывая через маску заметки по интервью Копейки Спасовой.

Танец кончился. Линор глянула на часы над камином. Вышла вперед Лопатула, мокрая, но радостная.

– И после долгих-долгих поисков Гишпаны… – она хихикнула, – …поняли самую простую штуку на свете. Они все поняли, что их ощущение собою-бытности не может зависеть только от всей семьи, ведь никто из них – не вся семья. – Все Гишпаны принялись топтать маски «ЧЛЕН СЕМЬИ». – И что нельзя обрести ощущение собою-бытности в вещах, потому что они не вещи. – Все притворились, что топчут свои вещи, но не по-настоящему, особенно Элвин с его часами со Спиро Агню. – Они обнаружили, что ощущение собою-бытности они должны обрести только в самих себе… – Лопатула очаровательно улыбнулась телевизору, когда зрители зашумели, – …потому что самими собой они и были. Самую простую штуку на свете – вот что они поняли. – И Элвин, Клариса, Камешек и Лопатула, сняв маски «Элвин», «Клариса», «Камешек» и «Лопатула», пристально вгляделись в пустые дырки для глаз на своих лицах. Через дырку для глаза Лопатула сказала телевизору: – Конец. – Экранные зрители как один повскакивали с мест.

/з/

– Дам-ди-дам-ди-дам-ди-дам.

– Ля-ди-да-ди-да-ди-да.

– Иисусу ни в чем не будет нужды.

– …

– Иисусу ни в чем не будет нужды.

– Что?

– Прости?

– Клянусь именем Господа…

– Господь – мой ужин. Иисусу ни в чем не будет нужды.

– Мама Макри.[87]

– Ты меня переполняешь.

– Это чудо.

– Любовь моя, челом уснувшим тронь.[88]

– Отец наш небесный.

– Мою предать способную ладонь.

– На попугае благодать Божья.

– На попугае благодать Божья.

– Да.

– Я делаю то, чего жажду как личность.

– Спасибо, Господи. Спасибо, что осенил благодатью наш дом. О́рал [89], я правда, я ожидала чуда.

– Грехи отцов наших.

– «Паутина Шарлотты». Это как «Паутина Шарлотты» [90].

– Верблюд, вот такой.

– Можно ли тебя коснуться?

– Женщинам тоже нужно пространство!

– Ай, милый птенчик все-таки кусается.

– Клинт-Клинт-Клинт. Это как «Паутина Шарлотты».

– Ах, Мартин Тиссоу, почему ты не здесь?

– Может, отнести его в «Живые Люди»?

– Что?

– Может, отнести его в «Живые Люди»?

– Ты велишь мне это сделать, Господи? Отнести эту птицу, эту божью тварь, через которую Ты решил говорить с миром, в «Живые Люди»?

– Гнев – естественный, выпусти его.

– Передать послание Твое о гневе и любви?

– Мою предать способную ладонь.

– Ну, тогда я это и сделаю. Встань с колен, женщина!

– Встань с колен, женщина!

– Иди и делай то, что тебе велено сделать.

– «Живые люди».

– Да, «Живые Люди». Мерзкое зеркало и вообще. Только позвоню Мартину.

– «Живые Попугаи». Могут разодрать. Хочешь мятную пастилку?

– Не надо больше вытирать пыль.

– Что с Владом Колосажателем?

– Меня призвали.

– Ну же, доведи меня!

– Да уж доведу. Пойдем вместе, но сначала я позвоню в «Живые Люди».

– Пока-пока.

– Спасибо тебе, Господи.

<p>11. 1990</p>/а/

– Я вот думаю, может, пора мне уже в седло и валить.

– Ты это вообще в каком смысле?

– В таком, что у меня чувство, что пора рвать когти нах.

– Отсюда – откуда?

– Сколько мы уже тут прозябаем, Мелинда Сью?

– Ты говорил, что полюбил Скарсдейл. Ты говорил, что полюбил меня.

– Я думаю, это сплошной игнор проблем, а не анализ. Я думаю, что, к сожалению, имел в виду, что я любил тебя трахать, вот, собственно, и все. И я вот думаю, что трахать тебя уже не люблю.

– …

– …Моя бритва…

– Почему не любишь?

– …

– С чего бы это?

– Не уверен, что реально понимаю. Надеюсь поразмыслить на досуге. Просто все уже не так чудесно. Ничего личного. Все уже не так чудесно.

– Не так чудесно? Что это значит, не так чудесно?

– Ну, глянь на свою ногу.

– Что не так с моей ногой? Мне всего двадцать семь. У меня красивые ноги. Я случайно в курсе, что они красивые.

– Ты меня бесишь с самой страшной силой, когда не слушаешь, что́ я говорю, Мелинда Сью. Никогда не говорил, что у тебя некрасивые ноги. Я сказал только: глянь на свою бляцкую ногу.

– …

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги