Читаем Метла системы полностью

– Ну да, но, видишь, одно дело поговорить, – сказала Линор, приглаживая волосы. – Хотя, конечно, все это любят. Другое, как ты и сказал, значение, которое придается всему сказанному. Все сказанное для них страшно важно. – Линор на секунду осязала ободок стакана. Улыбнулась. – Взять хоть, например, то, о чем я вспоминала утром, как мой братик Камешек вошел в ту фазу детства, когда называл все вокруг марками вещей. Он спрашивал: «Это собака какой марки?» – или говорил: «Это закат той марки, когда облака из-за солнца становятся огненными», – или: «У этой марки дерева съедобные листья», – эт цетера. – Она глянула прямо на Ланга, который смотрел на нее в столешнице. Ланг глянул прямо на нее. Линор прочистила горло. – Что, ясно, не было, знаешь, чем-то таким уж очень значимым, тогда. – Она переложила ногу на ногу; Ланг глядел на нее не отрываясь. – Но моя семья какое-то время билась из-за этого в припадках, и как-то раз они умудрились выманить Камешка из дома, чтобы мы все могли вроде как сесть в гостиной, устроить саммит на тему, как заставить братика говорить вместо «марка» «род» или что-то такое. Это был большой семейный переполох, хотя мой отец, помню, все собрание проболтал по телефону, или ходил взять что-нибудь пожевать, или даже читал и всех игнорировал, потому что собрание вела моя прабабушка, а они не очень-то ладят. Не ладили – точно.

– Это ты об амхёрстском брате говоришь? – спросил Ланг. – О Ля-Ваше, который сейчас в Амхёрсте?

– Да. Ля-Ваш – второе имя Камношифра. Настоящее имя Камношифра.

– И как они избавляли мальчишку от привычки? За обедом он ни разу не сказал «марка», вообще, в тот раз, – по крайней мере, своей ноге, с которой только и разговаривал.

– Думаю, оно само прошло, – сказала Линор. – Думаю, типа выветрилось. Разве что мисс Злокач била его втихомолку тупыми предметами. – Она усмехнулась. – Мне кажется, могло быть как угодно.

– Мисс Злокач, твоя няня, ноги как маслобойки и все такое?

В ответ Линор какое-то время сидела, уставившись в столик, а Ланг глядел на ее профиль. Наконец она спросила:

– Слушь, Энди, откуда ты все это вообще знаешь? – Она поставила стакан, вписав его во влажный кружок на столике, и спокойно глянула на Ланга. – Ты пытаешься меня выбесить? Это оно? Думаю, я должна знать, что именно Рик тебе рассказал.

Ланг серьезно покачал головой.

– Выбешивать тебя мне и в голову не приходило, – сказал он. Чпокнул ушком новой банки. – Просто все случилось в самолете, когда тот летел сюда, пока ты так сладко и мило спала. Нас двое, говорить не с кем. – Он залпом отпил вина, улыбнулся. – Эр-Ка, помню, сказал, что собирается тебя повысить, из оператора коммутатора в читатели и выбраковщики, и как тебя это реально ублажит.

– Рик сказал тебе, что собирается это сделать? Это типа за два дня до того, как он сказал то же самое мне.

– Ну и как, тебя ублажило? Это правда ценный опыт, как он говорил?

Линор глянула на Ланга, ища сарказм. Она не понимала, саркастически он говорит или нет. Шея уже реально ныла.

– Ценный в плане десяти мертвых президентов в час, – сказала она медленно. – И бывают реально хорошие истории.

– Эр-Ка говорит, ты реально любишь истории. Он говорит, ты понимаешь себя как литературную восприимчивость.

– Он так сказал?

– Сказал.

Линор снова глянула в столик.

– Ну да, мне нравятся истории. И Рику они нравятся тоже. Думаю, в том числе поэтому мы вроде бы так здорово ладим. Только Рику реально нравится их рассказывать. Иногда, когда мы вместе, он просто рассказывает мне истории, постоянно. Пересказывает то, что ему прислали.

Ланг положил ботинок на стеклянную столешницу, покрутил носком туда и сюда.

– Его хлебом не корми, дай позадвигать, ага, – сказал он рассеянно. Помолчал, глянул на Линор. Линор посмотрела на кед. Ланг прочистил горло. – Может, не стоило бы этого делать, но я давно хотел спросить тебя об этой байке, которую мне поведал Эр-Ка, насчет твоего брата с его ногой: как сосунок потерял ногу, когда его мать упала с вашего дома, пытаясь сбежать от тренера по бриджу и вломиться в вашу детскую. Что-то такое. Вот что из этого правда, а что входило в комплект розыгрыша лично меня, пока мы сюда летели?

Ручьи тепла в теле Линор вроде как разделились на множество ручеёчков. Она уставилась на ботинок Ланга на столике. Закрыла глаза и ощутила, как ноет шея. Ланг всё глядел на Линор.

– Давай-ка разберемся, – сказала она наконец. – Рик рассказывал тебе личные подробности о моей семье? В самолете? Пока я была там же, только спала?

– Может, не надо было тебе говорить, что́ он мне сказал? Линор, ошпарь меня чем-нить, если я вдруг свалял дурака. Просто забудь все, что я наговорил.

Линор продолжала смотреть в стеклянную столешницу, и на Лангов ботинок, и на отражение Лангова ботинка, и на Лангово отражение.

– Он рассказал тебе все это, пока я спала, – сказала она. В столешнице Ланг вроде как смотрел мимо нее, потому что настоящий Ланг смотрел на нее. Когда он наконец опустил взгляд на столик, Линор посмотрела на Ланга прямо.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги