Метеориты

– Ну что, девочки! – Педро подходит к ним и крепко обнимает обеих. – Теперь, когда вы обо всем договорились, может, вернемся к палаткам? Чем дальше мы от этого обрыва, тем спокойнее на душе.

Эльпиди наблюдает за ними издалека, растроганно улыбаясь. Боль в шраме разом проходит. Только сейчас он может вздохнуть свободно.

Он вернул свой долг деду.

Глава 25

Знакомый путь через заснеженный лес дается легко и непринужденно. Эльпиди, как обычно, встал в три утра и спустился в долину, неся за спиной молочный бидон. На этот раз – последний. Сегодня они возвращаются домой. Возле пастушьей хижины учитель выходит из леса и, запрокинув голову, смотрит на макушки деревьев.

– Ну что, выходи, не прячься! Мы на месте.

Из-за дерева высовывается чья-то фигура и, выйдя на тропинку, догоняет Эльпиди. Это Педро.

– Как вы догадались, что я иду за вами?

– Не в первый раз же.

– Так вы знали?

– Кажется, ты меня недооцениваешь, дорогой мой.

– Ну, тогда извините.

– За что?

– Думаю, не очень-то приятно ощущать, что за вами следят.

– Вовсе нет. Можно сказать, ты составил мне компанию. Пойдем, заглянем в дом.

Эльпиди по привычке громко стучит. Ахмед открывает дверь и здоровается с ним.

– Это Пьетро, мой ученик.

Педро поражают живой взгляд и веселая улыбка сирийца.

Поставив бидон на землю, учитель жестом приглашает ученика войти. Педро оглядывается по сторонам, рассматривая хижину, которую прежде видел только издалека: разожженная печь, скудная деревянная мебель, массивные балки. В воздухе витает стойкий запах сыра.

Учитель указывает на скамейку у стола:

– Садись.

Педро слушается. На подоконнике рядом с деревянной совой лежит трубка. Эльпиди садится напротив.

– Это дедушкина трубка. А сову он выстругал, когда мне было лет шесть.

Ахмед приносит обоим полные кружки горячего молока. Педро с удовольствием отхлебывает. Молоко вкусно пахнет и придает сил.

– Что случилось? – Эльпиди всматривается в лицо ученика. – Вижу, ты не в настроении.

– Последний день все-таки.

– Разве тебе не хочется вернуться домой? Купишь себе табак наконец-то.

– Ну да, хоть это радует.

– А что еще не так?

– Дома отец будет. Мне снова придется вернуться в эту вечную тюрьму.

– Ты бунтарь. Такого, как ты, насильно не удержишь.

– До сих пор я делал все, чтобы не стать тем, кем хочет меня видеть отец. Но, сколько бы я ни бунтовал, в итоге все равно победит он. Он намного сильнее меня.

– И язык ты себе разрезал, чтобы не походить на него?

– Конечно.

Эльпиди отпивает горячего молока.

– Как же прав был дедушка, когда говорил: «В юности не живут, а выживают».

– Вот именно, профессоре. Золотые слова.

– Чем тебе не угодил отец?

– Для него существуют только две вещи: карьера и деньги. Так его научил мой дедушка, а теперь отец пытается внушить это мне. Они всю свою жизнь только и делали, что работали. Ни дня не прожили по-настоящему. А теперь, когда я вернусь домой, отец и меня заставит стать таким же, как они. У меня нет выбора. Я буду жить, чтобы работать. То есть не буду жить совсем.

– Я тоже работаю. И что, по-твоему, я не живу?

– Вы другой.

– С чего ты взял?

– Только не обижайтесь, но это чувствуется, даже когда вы работаете.

– Вот как? – смеется Эльпиди.

– Не знаю, как объяснить: для вас работа и есть ваша жизнь.

– Насколько я понимаю, и у твоего отца так же.

– Нет, тут другое! Говорю же: он работает ради денег и карьеры. А вы работаете, потому что это доставляет вам удовольствие.

Эльпиди улыбается:

– Все сводится к вопросу о счастье. Как, по-твоему, что это такое?

– А откуда мне знать? За всю свою жизнь я никогда не был счастлив.

– И все-таки постарайся ответить.

– Счастье – это быть счастливым. Вот и все.

– То есть, по-твоему, счастье – это состояние души?

– Конечно. Оно либо есть в душе, либо нет. У меня его, как видите, нет. Вот.

– Однако же Аристотель утверждает, что счастье не может быть состоянием, иначе его мог бы чувствовать кто и когда угодно: даже кто вечно несчастен или кто все время спит.

– Тогда что же такое счастье?

– По Аристотелю, счастье – это не состояние, а деятельность.

– Да? И какая же?

– Деятельность, подчиненная наивысшей добродетели, – уму.

– Ага, спасибо. Но понятней не стало.

– Ну смотри: существует масса добродетельных видов деятельности, но многие из них, хоть и считаются благородными, не предполагают ни минуты отдыха и всегда преследуют какую-либо цель, например заработок или влияние. Поэтому они в итоге и завладевают нашим временем и жизнью.

– Как папина работа.

– Именно. Зато умственная деятельность, то есть стремление к познанию, помимо себя самой, не имеет никаких других целей. А значит, она самодостаточна.

– Хорошо, но зачем вы мне об этом рассказываете?

– Возвращаясь к нашему разговору: я счастлив, потому что на своей работе делаю то, что люблю больше всего. Мало кому выпадает счастье заниматься всю жизнь любимым делом, да еще чтобы за это платили. Я – один из таких счастливчиков.

– А я? Как мне стать таким же?

– Не знаю. Ты сам должен найти ответ.

Педро отпивает еще молока и, задумавшись, умолкает.

Ахмед подходит, кладет руку ему на плечо говорит, с трудом подбирая слова на итальянском: