Чтобы прояснить более широкую проблематику этой главы, следует отметить, что в классическом представлении о "понятиях" как таковых произошел фундаментальный разлад. На протяжении большей части более чем двухтысячелетней истории европейской философии моделью философского исследования стал концептуальный анализ. Философ задается вопросом "что такое справедливость?", а затем отправляется на поиски де- финитивных признаков справедливости. Согласно Аристотелю, "определение - это выражение, указывающее на сущность вещи"; поэтому целью философии считалось стремление к улучшению определений, которое должно было происходить через открытие сущностей.5 Организационная презумпция заключалась в том, что смысл понятия - это, по сути, определение, которое отражает его сущность и формулирует необходимые и достаточные свойства для принадлежности к кате-гории, к которой относится данное понятие. Но, несмотря на долгую историю философских попыток уточнить определения, сама эта модель понятия начала разрушаться в начале XX века под давлением Людвига Виттгенштейна и других.
Сегодня многие философы-аналитики стали считать концептуальный анализ неудачной методологией, которую не смог спасти даже поворот к "обычному языку". Джерри Фодор и Уильям Ликан утверждают, что "число концептов, анализ которых до сих пор был определен, упорно держится около нуля" и "ни одна попытка аналитической философии обеспечить необходимые и достаточные условия для философски интересного концепта никогда не увенчалась успехом". Возможно, гиперболически, Пол Элборн заметил: "Несмотря на 2400 лет попыток, неизвестно, чтобы кто-нибудь когда-либо пришел к адекватному определению каких-либо слов". Хотя этот вопрос остается спорным, аналогичные утверждения о неудаче концептуального анализа были сделаны многими другими философами.
Читатели континентальной философии, вероятно, уже знакомы с альтернативным набором критических замечаний об одновременной ограниченности и необходимости концептов. Например, Жиль Делез подчеркивал проблему унаследованности понятий по отношению к жизни или опыту и определял философию как "создание понятий". В качестве другого примера можно привести Жака Деррида, который превратил неологизм diflérance в несколько отдельных критических замечаний о понятиях, включая проблемы отложенного присутствия, бесконечной отсрочки смысла и отношения между итерацией и концептуальными изменениями. Подобным образом Дьердь Лукач и другие марксистские теоретики переосмыслили "овеществление" (Verdinglichung) как политическую или нормативную критику овеществления концептов как таковых. Считается, что концепты часто наносят овеществляющий ущерб и функционируют как проводники власти статус-кво. Философы-аналитики и критические теоретики часто считают себя забавно враждующими друг с другом, но, по крайней мере, в этом вопросе они оказываются удивительно близки: понятия, которыми нам суждено пользоваться, по своей природе проблематичны.
Хотя я хочу начать с того, что, по сути, признаю этот пункт, это не то место, где я иду по пути критики. Вместо этого я хочу вывернуть критику концепций наизнанку и посмотреть, куда она нас приведет. В первой части главы в качестве примера рассматривается классический допрос категории "религия", проведенный Уилфредом Кантвеллом Смитом. В следующем разделе приводится более ранняя и парадигматическая версия: критика искусства Морриса Вайца в качестве отправной точки и возможного плана для автокритики. Последующий раздел демонстрирует, как значения ключевых основных категорий были взорваны до неузнаваемости, в результате чего дисциплины оказались в различных состояниях скептического кризиса или полного отрицания. Для этого он исследует набор приемов, которые могут быть ремобилизованы для создания эпистемологической анархии практически в любой области. Витгенштейн представляется как зачинщиком, так и часто предлагаемым решением многих форм автокритики. Таким образом, в предпоследнем разделе рассматриваются некоторые из основных попыток ограничить концептуальный распад с помощью Витгенштейна. В основном они принимали форму жестов в сторону семейного сходства и политетических концепций, и я покажу, почему эти стратегии потерпели неудачу. Глава завершается переоценкой того, что мы узнали о концептах, проследив эти способы критики.
Чтобы четко обозначить свои амбиции, я не собираюсь высмеивать деконструктивистскую критику или опускать руки перед ограниченностью концепций; скорее, я намерен показать, как уже ставшая рутинизированной критика дисциплинарных основных категорий говорит нам нечто фундаментальное о социальных видах. Нам нужно усилить стратегии разрушения, прежде чем мы сможем двигаться дальше. Но реконструкция архитектуры критики в метамодернистском режиме позволит нам выявить общие структуры концептов, которые мы подвергали сомнению.
Конец религии