Metamodernism The Future of Theory

Смысл - это умозаключение. Мы интерпретируем как вольные, так и невольные знаки. Чтобы быть интерпретируемыми, знаки должны быть физически воплощены. Наша способность обрабатывать язык развилась из нашей способности воспринимать окружающую среду. Разумные существа воспринимают мир и друг друга семиотически. Не существует такой вещи, как объективная информация, потому что непроизвольные знаки генерируют различные виды помех в разных контекстах. Слова - это инструменты, но они не функционируют (и не означают) сами по себе. Непроизвольные знаки - это демонстративные инференциальные сигналы, призванные повлиять на действия воспринимающих и сфокусировать их внимание на тех умозаключениях, которые хочет выразить производитель знака. Понимание смысла высказывания часто требует реконструкции целей, стоящих за его созданием. Хотя значение больше, чем референция, координация референции является важнейшей частью коммуникации отчасти потому, что у нас нет общих ментальных репрезентаций, как и общих способов отслеживания кластеров свойств. В этом отношении референции в лучшем случае функционально пересекаются (или ко-референции), но редко бывают идентичными. Воспринимающие склонны предполагать такую интерпретацию добровольных знаков, которая максимизирует релевантность. Добровольные знаки - это социальные виды. Ошибки в общении часто возникают из-за различий в исходных предпосылках и высокой энтропийной природы социальных видов. Намеренное значение имеет решающее значение для коммуникации, но мы воспринимаем гораздо больше, чем намеренное значение.

 

Если бы это была просто работа по социальной науке, монография могла бы на этом закончиться. Но при этом остался бы нерешенным самый сложный узел постмодернизма - а именно, отношения между знанием и ценностью, скептицизмом и цинизмом. Мне показалось менее полезным формулировать усталую систему социальных видов и семиотики только для того, чтобы ее высмеяли на том основании, что все знание само по себе является лишь маской, наброшенной на господство, и тому подобное. Далее мы будем исследовать ценность знания, а затем продвигать наше знание о ценности.

Часть 4: Знания и ценности

 

6: Зетическое знание

 

Постмодернизм регулярно отождествляется с утверждением, что ничего нельзя знать. Ассоциация между постмодернизмом и глубоким скептицизмом восходит отчасти к Жан-Франсуа Лиотару, который охарактеризовал состояние постмодерна как "внутреннюю эрозию принципа легитимности знания". Но подобные взгляды высказывались и другими теоретиками. Действительно, критик за критиком обвиняют постмодернизм в том, что он является разъедающей формой неизбирательного сомнения. Хотя иногда на первый план выходят отдельные виды скептицизма, постмодернизм снова и снова приравнивается к общей "потере уверенности". В последние годы эти обвинения только усилились, и теперь можно регулярно встретить утверждение, что постмодернистские скептики разрушили гуманитарные науки и привели к политике постправды.

Но на самом деле все обстоит совсем иначе. Если говорить в общих чертах, то первая волна постмодернизма действительно была импортирована в англо-американскую академию как разновидность скептицизма, поскольку различные интерпретаторы мо- билизировать наиболее скептические элементы канона постмодернистских мыслителей, исключая их нескептические позиции. Во второй волне эксперты - иногда включая самих канонизированных мыслителей - попытались исправить карикатуру на постмодернизм, отвергающий все знания. Тем не менее, поскольку именно эти взаимосвязанные негативные доксы показались многим ученым и студентам наиболее привлекательными, постмодернизм продолжал жить именно как обозначение скептицизма и антиистинного цинизма, от которых отреклись его первоначальные авторы и импортеры.

В итоге получается, что в то время как теоретик за теоретиком используют наиболее скептические фрагменты Фуко и компании, мы также имеем цитату за цитатой этих же теоретиков, явно и неоднократно отрицающих, что они являются скептиками. Позвольте мне привести несколько примеров.

Критические генеалогии и труды Мишеля Фуко о взаимоотношениях власти и знания часто использовались в скептических целях. Осознавая свою репутацию, Фуко говорил, что "в глазах широкой публики я - тот парень, который сказал, что знание сливается с властью, что оно не более чем тонкая маска, наброшенная на структуры господства", и его часто читали именно на этом основании. Но Фуко также отверг это заблуждение, которое он охарактеризовал как "настолько абсурдное, что вызывает смех", добавив, что "если бы я сказал или имел в виду, что знание - это власть, я бы так и сказал". По крайней мере, это свидетельствует о том, что рассказ Фуко о власти-знании не должен был заканчиваться на конкретных скептических позициях, с которыми его регулярно неправильно отождествляют.