Мягкий вечерний свет падал на светло-рыжую шевелюру отца, в которой застряло несколько сосновых иголок. Ксамбер скептически разглядывал одежду, которую я позаимствовал у Билла Зорки и раскладывал теперь перед ним. Трусы, джинсы, носки, футболка, свитшот.
– Учитель примерно твоего роста, должно подойти, – взволнованно сказал я.
– Вот уж радость – бегать целыми днями как голая обезьяна, – проворчал отец.
– Как человек, – поправил я его.
– Это одно и то же!
– С точки зрения биологии, человек относится к сухоносым приматам, – подал голос мистер Бриджер, и мой отец довольно кивнул: мол, что я говорил! К счастью, он не имел ничего против Джеймса Бриджера – а ведь тот койот, а значит, из семейства псовых.
– Но голышом в человеческом мире находиться всё равно нельзя, – напомнил я отцу. – Это покажется людям подозрительным. Ты не должен подставляться. – На секундуу я с ужасом представил, как Ксамбер в чём мать родила вышагивает по главной улице Джексона.
– У них непорядок с головой, – буркнул отец. – Если у животного нет меха, он себе другого покрытия не ищет.
– Раз уж мы заговорили о мехе… – Джеймс Бриджер защёлкал ножницами и остриг отцу волосы.
После этого отец с трудом оделся. Мне снова бросилось в глаза, как он исхудал и как сильно хромает. Немедленно в больницу!
Я ещё хорошо помнил, как Миро испугался машины, поэтому и сейчас, когда мы направлялись к «Тойоте» мистера Бриджера, готовился к худшему. Мои мама и сестра в обличье пум крались рядом с нами, робея – ведь мы с мистером Бриджером были на этот раз в человеческом облике.
Однако отец меня удивил. Он ненадолго остановился, с любопытством оглядел машину и, дождавшись, пока я открою ему дверь, осторожно сел впереди на пассажирское сиденье.
– Всегда было интересно, как на этих штуках ездят, – сказал он, потрепал маму и Мию на прощание по шее и сам закрыл дверь.
Даже когда Джеймс Бриджер завёл двигатель и поехал, отец держал себя в руках, только незаметно ухватился за кресло. И постепенно мне стало казаться, что он справится в человеческом мире. На душе немного полегчало.
–
–
–
Мне мама послала тёплую волну любви и благодарности. Она понимала, как непросто нам всем придётся.
И вот мы уже в пути, и машина Джеймса Бриджера везёт нас милю за милей вперёд. Отец с некоторой долей отвращения рассматривал крошечную фигурку койота, болтающуюся на зеркале заднего вида.
– Значит, вы работаете учителем в школе Карага, – сказал папа. – А он у вас там чему-нибудь полезному учится? Чему-нибудь такому, что он потом сможет применить в дикой природе?
– Разумеется. Например, у нас есть уроки борьбы и выживания. А я преподаю предмет под названием «поведение в особых ситуациях», – ответил Джеймс Бриджер. – Были ещё уроки звериных языков, но недавно мы, к сожалению, лишились учителя.
– Языки знать необходимо, – сказал отец, несколько смягчившись. – Я в юности, например, учил лосиный язык, потому что наш участок граничил с рекой и там было много лосей. А кроме того, я достаточно хорошо говорю на медвежьем.
Джеймс Бриджер удивился, и я тоже этого не знал.
Хорошо, что они не всю дорогу говорили обо мне. Вскоре речь зашла о том, кто что успел пережить, и Джеймс Бриджер рассказал несколько забавных историй из своей копилки, например про происшествие в Большом каньоне, о котором я тоже уже слышал.
Так мы доехали до Джексона. Отец как заворожённый смотрел на проплывающие мимо дома, магазины и заправки. Может, купить Ксамберу мягкое мороженое, чтобы ему понравилось в человеческом мире? Хотя вряд ли это лакомство подействует на него так же сильно, как на меня в прежние годы.
Медицинский центр «Сент-Джонс» оказался симпатичным двухэтажным зданием с ярко-голубыми козырьками над дверьми. И внутри тоже было мило и светло. Но отёц вошёл внутрь так, словно его вели на казнь. Мы направились к стойке регистрации, а он недоверчиво посмотрел вверх. Его взгляд напомнил мне, как я сам два с половиной года назад оказался внутри здания.
– Это же всё не обвалится? – спросил отец, тайком указав на потолок.
– Нет-нет, – успокоил я его, проглотив конец фразы «ну, разве только во время землетрясения».
Втроём мы с грехом пополам заполнили необходимые бумаги на имя «Ксамбер Златоглаз», вместо подписи отец поставил какую-то неразборчивую закорючку. Мне вдруг стало неловко, что он умеет только читать, а писать не научился. Но я пристыдил себя: зачем ему было учиться писать? Он ведь всю жизнь провёл в горах в обличье пумы!
– Теперь пройдите, пожалуйста, в отделение номер пять, там вас проводят в вашу палату, – пропела дама в приёмном покое, и мы поднялись по лестнице на третий этаж.