Мессия очищает диск

Дверь не поддавалась, а открыть её тем же способом, что и старый Фэн… Вот они, потайные «ключи»: ребристый камень на уровне пупка, выбоина на ладонь выше лица и кирпич с мордой голодного гуня. Всех-то дел — повторить прыжок преподобного повара! А промахнёшься или ударишь не с той силой — и свалится тебе на голову какая-нибудь мраморная плита или откроется под ногами бездонный колодец, до дна которого лететь дольше, чем до адской канцелярии владыки Яньло…

Сверху послышался осторожный шорох, и кто-то стал потихоньку спускаться по лестнице в монастырские подвалы, повторяя недавний путь повара Фэна и лазутчика жизни.

Видимо, тех, кто не спал этой грозовой ночью в обители близ горы Сун, было больше, чем двое.

Змеёныш мгновенно вжался спиной в спасительную нишу, прекрасно понимая, что будет, если его застанут здесь, у двери в Лабиринт Манекенов. Небось ещё и откроют, и внутрь пригласят: иди, уважаемый, а мы тут за твоей спиной вход опечатаем и забьём крест-накрест… Мысль о сражении с незваным гостем в случае разоблачения даже не пришла лазутчику в голову, причём отнюдь не потому, что Змеёныш трусил.

Он никогда не трусил — не умел; он осторожничал и прикидывал.

За его плечами были обманчивость внешнего облика, тайны семейной школы Цай-цюань и наука покойной бабки; за плечами шаолиньского монаха, покрытыми священной кашьей… Нет, Змеёныш прекрасно понимал: он без особого труда справится с новичком, ещё не получившим почётную верёвку-пояс из рук преподобного наставника, с «опоясанным» бойцом придётся драться насмерть, а против стражника патриаршего отряда или знатока-шифу[29] у лазутчика не будет ни единого шанса.

И как раз тут на лестнице мелькнуло спускающееся пятно света, Змеёныш пригляделся и с облегчением перевёл дух.

Битва или смерть откладывались на неопределённый срок.

В течение прошедшего месяца Змеёныш собственными глазами не раз видел восьмерых монахов-детей, шестеро из которых по разным причинам и воле знатных родителей посвятили себя Будде лет с трёх-четырёх, а двое родились в посёлке слуг и были благосклонно одобрены патриархом для дальнейшего обучения в обители. Эти преподобные дети, которым сейчас было рукой подать до того дня, когда их станут называть подростками, не раз тайком забегали на кухню в попытках поживиться чем-нибудь съестным — и Змеёныш, втихаря балуя их остатками еды, ещё тогда выделил для себя одного из вечно голодных монашков.

Которого то ли в шутку, то ли всерьёз местные бритоголовые отцы прозвали Маленьким Архатом.

Ребёнок был красив, как иногда бывают красивы деревенские дурачки. Тонкие, почти прозрачные черты лица, напоминающие лики небожителей с картин Сю-ци, и при этом — безвольно скошенный подбородок, слегка отвисшая нижняя губа…

И глаза.

Глаза отнюдь не дурачка, но и не небожителя.

Два скованных льдом озерца, в которые смотреть — и то зябко.

Маленький Архат спустился до конца лестницы, поднял крохотный светильничек над головой, но оглядываться по сторонам не стал — на счастье Змеёныша, который застыл в спасительной нише, приняв совершенно неестественную для человека позу.

Зато и силуэт лазутчика смотрелся скорее бесформенным комком сошедшей с ума тьмы, нежели прячущимся соглядатаем.

Маленький Архат подошёл к двери и поставил свой светильник на землю. Потом полез в складки кашьи и через некоторое время извлёк верёвку. Встал как раз на то место, с которого не так давно прыгал преподобный Фэн, постоял, подумал и бросил верёвку вверх.

«А парень-то не промах!» — оценил Змеёныш, наблюдая, как со второго раза верёвка зацепилась за выгнутый крюк, торчавший из потолка и до последней минуты не замеченный лазутчиком.

Маленький Архат подёргал свою замечательную верёвку, скрутил на свисающем конце петлю («Повеситься хочет, что ли?» — подумалось Цаю) и продел в неё правую руку по локоть.

После чего подпрыгнул, уцепился левой рукой чуть повыше и повис, словно горная обезьяна.

Змеёныш Цай чуть не ахнул, когда малыш в рясе ловко раскачался и выбил пятками тройную дробь по нужному камню, выбоине и скалящемуся кирпичу — сделав это с гораздо меньшими затратами сил, чем уродливый повар Фэн.

А потом тихо засмеялся, соскочил на пол и пошёл себе мимо открывшейся двери во тьму Лабиринта Манекенов.

Лазутчик жизни ещё только начал размышлять над двумя вещами — почему эхо не захотело на этот раз подхватить смех Маленького Архата и почему это таинственный Лабиринт превратился чуть ли не в проходной двор? — а во мраке подземелий вдруг послышался сдавленный детский вскрик и шорох, какой бывает даже не от падения тела, а от медленного оседания наземь…

И Змеёныш Цай совершил непростительную для профессионального лазутчика ошибку, одну из тех ошибок, которые способны напрочь провалить или неожиданно раскрыть порученное дело, — дверь всё почему-то медлила закрыться, и Цай сломя голову ворвался в преддверие Лабиринта Манекенов.

Ему повезло.

Почти сразу он споткнулся о скорчившееся на сыром земляном полу детское тельце.

И успел выволочь Маленького Архата, потерявшего сознание неизвестно отчего, наружу.