Месопотамия

Надо же, – подумал я, – меня учит манерам человек, спавший с Вадиком Сальмонеллой.

– Не обижайся, – сказал.

– Не буду, – ответила она и пошла внутрь, греться.

Через некоторое время Густава взяли в пресс-службу мэра. Потом уволили. Камеру он продал. Квартиру тоже. Жизнь лишает не только иллюзий.

Восемь лет назад она поступила на заочное отделение. Знакомые преподаватели жаловались, говорили, что она совсем не разбирается в финансах, хотя мы и сами, говорили они, в них не очень-то разбираемся. Никто ничего не знает, жаловались, никто ни в чём не разбирается, мы все имитируем знания, имитируем чувства, живём иллюзиями. Хотя платить за всё это приходится живыми деньгами.

Несколько раз мы пересекались с ней на концертах, один раз столкнулись в подземке, как-то я видел её в компании хасидов. Кажется, она проводила для них экскурсию. Хасиды похожи были на большую семью, что покупает помещение в центре и не понимает, почему тут до сих пор не вывели тараканов. У неё опять были длинные волосы, от чего она смотрелась взрослее и опытнее. Хоть разговаривала так же недоверчиво и вызывающе, будто доказывая что-то взрослым, будто пытаясь убедить всех хасидов этого мира в целесообразности и необходимости предложенной ею финансовой операции.

Семь лет назад я сменил станцию. Для меня это был серьёзный шаг, я долго решался. Новое радио вполне могло закрыться уже через несколько месяцев после открытия. Однако это была настоящая большая работа. Нужно было решать. Года два назад я бы даже не стал об этом думать. А тут вдруг спросил себя: сколько можно сидеть и делать то, что тебе не нравится, сколько можно гнуть на кого-то спину, зависеть от кого-то, под кого-то подстраиваться? Давай, говорил я себе, решайся, тебе не двадцать лет. Возраст Христа, время творить чудеса и поднимать из могил прокажённых.

Я наткнулся на неё случайно майским утром в центре. Она сидела на ступеньках под отделением банка, ещё закрытого в такую раннюю пору. Выглядела растерянной. Однако не плакала. Сидела, подперев голову кулаком, и смотрела в никуда. На запястье у неё болтались маленькие часики, хоть спроси у неё, который час, уверен, она бы не ответила. Просто не поняла бы вопроса. Увидела меня, вымученно кивнула. Что-то вынудило меня остановиться. Наверное, то, что она кивнула первой. Я не ожидал. Сел рядом с ней. Начал спрашивать про дела, про учёбу, про общих знакомых. Она кивала в ответ, что-то говорила, однако не очень охотно. Потом вообще замолчала.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Да нет, – ответила она. – Просто меня целую ночь трахали.

– Целую ночь? – не поверил я.

– Целую ночь, – подтвердила она.

Я не знал, что ей сказать. Подождал. Но она тоже молчала. Полез в сумку, достал пакет с молоком. Протянул ей. Она зубами разорвала бумагу, пила долго и жадно.