Мерзавец Бэдд (ЛП)

«Делай то, что должна, а уж потом ищи пути, как справиться с эмоциями», ‒ так всегда говорил мой отец.

И я сделаю то, что должна была.

Я упиралась руками о столик у раковины, и, попытавшись успокоиться, взглянула на него в зеркале.

‒ Помоги мне избавиться от этого нелепого платья, Себастиан.

ГЛАВА 4

Себастиан

Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Это было плохо. То есть это было чертовски восхитительно, но... это было плохо. Эта девчонка едва держалась. Я не собирался спрашивать, что произошло, но явно ничего хорошего. То, как она только что... сломалась... на улице, ‒ завело меня. Выбесило и чертовски разозлило. Кто мог причинить боль такой девушке, чтобы она вот так сломалась? Она показалась мне сильной, жесткой, таким обычно наплевать на все. Ее так просто было не сломить. Но там в грязи? Она была сломлена. С разбитым сердцем. Одна. И, по моему мнению, я был сопляком, поскольку не смог оставить ее там. Было очевидно, что она была не в том состоянии, чтобы оставаться одной, я напоил ее виски, и это означало, что она теперь была моей проблемой.

И вот она была здесь, чертовки сексуальна, в грязи, сломленная и сражающаяся с очередным срывом. Она была настолько измучена, что под глазами появились круги, и, черт, была безумно красива. Мокрая, грязная, с всклокоченными каштаново-рыжеватыми волосами, прилипшими к лицу и обнаженным плечам, в адски сексуальном свадебном платье, забрызганном грязью, ниспадающим под ее пышные груди цвета слоновой кости, ее соски и ореолы вокруг них словно играли со мной в прятки, бедра были как магниты для моих рук, и ее задница, бог мой, ее задница. Круглая, сочная, как персик. Но она была сломлена, и я не мог ничего поделать. Не мог коснуться ее, не мог прижаться губами к ее кремовой коже, не мог зацеловать ее боль, не мог заняться с ней сексом так качественно, так жестко и так долго, чтобы она забыла имя какого угодно мерзавца, который разорвал на кусочки ее сердце.

Я должен был быть джентльменом.

Но это было не обо мне.

Я пил, трахался и работал барменом. Я не делал всякой джентльменской фигни. Женщины, которые приходили в бар, искали одного ‒ как и я ‒ быстрого и легкого перепихона. Никаких связей, никаких эмоций ‒ просто физическая разрядка и приятные ощущения на какое-то время. Мне не надо было переживать о том, что им нравится, о чем они думают или что чувствуют. То, как их тела реагировали на то, что я делал, читалось как открытая книга. Я доводил их до финала, а потом они возвращались к своим отпускам, чувствуя себя грязными из-за того, что перепихнулись с местным барменом.

Эта цыпочка была не такой.

Она была классом выше. Ее платье, должно быть, стоило состояние, как и туфли, которые она оставила на полу бара, и сумочка на полу спальни. Но дело было не в деньгах. Она не была богатой сучкой. Я чувствовал таких и многих оттрахал. Она просто была... другого класса. Она не спала со всеми подряд и не заводила случайных связей.

Черт побери, о чем я думал! Я не мог переспать с этой девчонкой. Никоим образом, никогда. Она не предназначалась мне. Я должен был усмирить зверя в штанах, помочь ей смыть грязь и дать к чертям отрубиться.

Окончив внутренние разборки, я успокоился, призвал все самообладание, которое имел, и настроился на работу ‒ помочь самой сексуальной женщине, которую я когда-либо видел, снять свадебное платье... зная, что и пальцем не дотронусь до ее чертовски идеальной кожи.

Пришлось здорово потрудиться, расшнуровывая лиф ее платья, и, господи, каждый раз прилагая усилия, ее грудь, которая была не только пышной, но и упругой, подпрыгивала, словно чертово желе, каждый раз, пока я дергал за шнуровку. Я почувствовал, как член напрягся у меня в джинсах, и изо всех сил пытался проигнорировать этот факт. Еще немного усилий и я стянул платье к бедрам, а потом, наконец, оно скользнуло вниз, и вуа-ля, она стояла передо мной в белоснежном клочке кружев на бедрах. Белая полоска стринг пряталась между молочно-белыми полушариями ее попки. Я отчетливо мог разглядеть это в зеркале позади нее и... господи, спереди эти трусики прикрывали не больше. Я хотел сказать, дерьмо, они нихрена не прикрывали. Ее киска, словно поедала эти стринги, словно в последний прием пищи, и не будь мой член уже столь возбужденным, он бы сразу вскочил от одного моего взгляда на пухлые половые губки этой киски, прилипшие к влажному белому шелку.

Да, она была мокрая. Но не только от дождя и грязи. Она смотрела на меня в зеркало, ее восхитительные голубые глаза блуждали и фокусировались, но были зафиксированы на мне с нечитаемыми мыслями и эмоциями, которые четко вырисовывались в чертах ее лица и сверкали в ее взгляде.

Черт бы меня побрал.

Мне пришлось отпустить ее, сжать кулаки, закрыть глаза и подумать о том, как автофургон сбил щенка.

О голых старых монашках.

Голых старых священниках.

Холодной извивающейся рыбе.

Червях в грязи.