Мерзавец Бэдд (ЛП)

Когда я открыл глаза, она все еще смотрела на меня в зеркало. Но теперь, когда я посмотрел на ее грудь, которая полностью отражалась в зеркале, ‒ большая, круглая, высокая и совершенная, с темными ореолами размером с долларовую монету и с набухшими розовыми сосками ‒ вся работа, которую я проделал, чтобы сбить возбуждение, была пущена псу под хвост.

А она просто смотрела на меня, и я мог, черт возьми, поклясться, что она бы не возражала, если бы я коснулся ее или если бы мое самообладание дало слабину.

‒ Черт, прекрати на меня так смотреть, Дрю, богом прошу! ‒ прорычал я самым глубоким и злобным голосом, на который только был способен.

‒ Как?

‒ Не знаю. О чем бы ты ни думала, глядя на меня вот так, ‒ прекрати.

Я отодвинул в сторону занавеску для душа, отрегулировал воду, чтобы она была не слишком холодной или горячей, и затем взял Дрю за запястье.

‒ Залезай, ангелочек.

Она залезла, пошарила в поисках ручки крана, чтобы добавить больше горячей воды, а потом посмотрела на меня, опираясь о стену:

‒ На мне все еще надето нижнее белье.

Я стиснул зубы и заговорил, не разжимая их, потому что она была в моем душе, ‒ практически голая, вода струилась по ее коже, прилепляя ее волосы к голове и плечам. Я боролся изо всех сил с инстинктом залезть к ней в душ и отмыть дочиста, чтобы я мог снова сделать ее грязной.

Я не мог сдержать раздраженный взгляд:

‒ Ну, уж извини, но без вариантов ‒ я с тебя это не сниму. Это требует всего моего самообладания. Будешь мыться в этих чертовых трусах ‒ тут я тебе не помощник.

‒ О! ‒ Она засунула голову обратно под душ, намочила волосы, затем вытерла лицо и стала оглядывать душевую. ‒ Шампунь?

Я схватил бутыль из-под раковины и подал ей.

Она намыливала волосы, периодически опираясь одной рукой о стену или хватаясь за меня. Я промок от брызг воды, как и пол, но черт, мне было плевать. Было не до того. Наблюдать, как она моется в душе? Боже, я был самым удачливым сукиным сыном на свете и самым проклятым: я мог видеть ее голое тело, идеальную кожу, совершенные изгибы, смотреть, как капельки воды скатываются по ее груди и между бедер... Черт! Но я был проклят, потому что не мог коснуться ее.

Затем она посмотрела на меня, размышляя, раздумывая. Она оперлась рукой о стену, подцепила большим пальцем тесемку трусиков, приспустила их на бедрах, потом, сжав бедра, заерзала ими так, что трусики спустились к ее коленям, а дальше ‒ упали прямо к ступням. Она наклонилась поднять их, но пошатнулась, и мне пришлось схватить ее за плечи, чтобы удержать, а это означало, что я оказался под струей обжигающе горячей воды, а мои руки ‒ на ее мокрой обнаженной коже. Теперь она была в нескольких сантиметрах от меня, вода стекала по ее лицу, и ее большие голубые глаза были напуганы, взволнованы и полны грусти.

Но трусики были у нее в руке.

И в этот момент, когда она посмотрела на меня, ее мысли и чувства отразились на лице и во взгляде столь ясно, как божий день, ее обнаженное тело было прижато к моему...

Она положила свои трусики мне на голову и захихикала.

Капли горячей воды потекли по моим волосам, вниз по лицу и за шею. Я снял ее трусики с головы, выжал их и отодвинулся от нее. Я должен был это сделать.

Это хихиканье.

Черт побери, это хихиканье.

Такое сладкое, невинное, игривое, сексуальное и легкое.

Если бы я мог услышать это ее хихиканье в постели. Я бы щекотал ее, дразнил своим языком, пока эротические смешки не превратились бы сначала в стоны, потом в мольбы, а затем в крики оргазма, когда бы я провел языком по ее клитору, пробуя на вкус ее сладость...

Я направился к ней с полным намерением бросить ее на кровать и заставить молить сладким голоском о моем члене.

Я зашел так далеко, что положил ладонь на ее бедро, стал поглаживать пальцами ее кожу. Она смотрела на меня, не отрываясь, потом немного пошатнулась и отклонилась к стене душевой, тяжело дыша и хватая воздух, ее грудь поднималась и опускалась в такт дыханию. Черт, черт, черт, я мог поклясться, что чувствовал сквозь обжигающую воду ее желание, она тоже тянулась ко мне, не смотря на то, что все еще опиралась одной рукой о стену, чтобы не упасть, и...

Черт.

Ты чертов сукин сын, Себастиан Бэдд.

Я отстранился от нее прежде, чем сделал что-то, о чем бы мы оба потом сожалели. Но я так разозлился на себя, на нее, на того засранца, который разбил ей сердце... Я был чертовски зол. Адреналин так и гулял во мне, когда я оторвал себя от нее.

Я стукнул кулаком по дверному косяку так сильно, как только мог, да так, что куски облицовки откололись и упали на пол.

‒ Господи, Себастиан! Какого черта! ‒ Она была шокирована и напугана.

Я не смотрел на нее, схватил из-под раковины полотенце и положил его у раковины.

‒ Я не могу. Извини. Постарайся не вырубиться и не сломать нахрен голову.

Я ушел из ванной, закрыл за собой дверь в спальню и затем, прислонившись к ней спиной, схватился за волосы. Кулак чертовски пульсировал, но мне было плевать.