Мертвая зыбь

Мария, улыбнувшись, натянула варежки и взялась за рукоятки кресла.

Сначала на удивление неторопливый лифт, потом вестибюль – и в светлый октябрьский холод. Съехали по пандусу. Подмерзший за ночь гравий звонко захрустел под колесами. На ведущей к церкви улице никого не было.

Герлоф сжал что есть силы зубы. Он чувствовал себя до отвращения беспомощным. Что делать? Только одно: принимать обстоятельства, как есть. Над обстоятельствами он не властен. И никто не властен.

– Опаздываем? – тихо спросил он.

Чтобы надеть на него костюм, Мария возилась не меньше получаса.

– Чуть-чуть… это моя вина. Слава богу, до церкви рукой подать.

– Ну что ж… без обеда не оставят. Будем надеяться.

Мария засмеялась, и это ему понравилось. Далеко не все сотрудники дома понимают, что это долг юности – смеяться, когда старость шутит.

Они покатили к церкви. В лицо дул пронзительный ледяной ветер с пролива, и Герлоф все время отворачивал лицо. Он знал, что это за ветер, – тугой и ровный юго-западник, идеальный бакштаг, с таким можно дойти до самого Стокгольма за сутки. Впрочем, нельзя сказать, чтобы в такую погоду его сильно тянуло в море. Волна при таком ветре немалая, вода перехлестывает через релинг, палуба и банки покрыты тонкой пленкой льда… хорошего мало. Тридцать лет он уже на суше, а все считает себя моряком. А какому моряку охота оказаться в море в такую погоду? И вообще, зимняя навигация – на большого любителя.

Они миновали автобусную остановку, свернули к церкви – и тут зазвонили колокола. Мерный, тоскливый звон отозвался протяжным эхом на пустынной равнине. Мария вздрогнула и ускорила шаг.

Герлоф не сказал бы, что он очень уж рвется на похороны. Ритуал для родственников. Сам-то он попрощался с Эрнстом еще неделю назад, когда они с Йоном стояли у обрыва каменоломни. Он подумал тогда, что пустота, появившаяся после ухода Эрнста, слилась с пустотой после смерти его жены Эллы. Пустота эта увеличилась, стала еще холоднее – и она будет с ним до его, Герлофа, последней минуты. Словно из окружающего его пространства постепенно выкачивают воздух. Но в то же время его преследовала неприятная мысль. Нет, Эрнст не почил в мире, как нам, старикам, положено. Он ждет, Эрнст. Нетерпеливо ждет, чтобы Герлоф решил оставленную им головоломку.

На узкой парковке у церкви стояло не меньше дюжины машин. Герлоф поискал глазами красный «форд» Юлии. А вон «вольво» Астрид Линдер. Наверное, она предложила подвезти Юлию из Стенвика. Если, конечно, его дочь вообще соизволит явиться на похороны. Что ж, понять ее можно: процедура невеселая, а с Эрнстом она и в самом деле была почти незнакома.

Белая оштукатуренная церковь в Марнесе построена еще в девятнадцатом веке. Уже около тысячи лет церкви здесь ставили на одном и том же месте – старая становилась слишком тесной или разрушалась, и тогда строили новую. Эта была третьей по счету.

Кресло-каталка, постукивая на стыках плит, покатилось по кладбищенской дорожке. У входа Мария задержалась и с усилием надавила на спинку, чтобы поставить направляющие колесики на невысокий порог.

В притворе было почти так же холодно, как на улице, темно и безлюдно. Герлоф снял кепку, и Мария вкатила коляску в храм. Здесь было довольно много народу, все в темных одеждах. Тихий многоголосый гомон – служба еще не началась.

Многие поворачивали головы и сочувственно смотрели на Герлофа. Каким слабым и несчастным он, должно быть, выглядит… а что здесь удивительного – он и в самом деле слаб и несчастен. Но голова у него ясная – и это самое главное.

А ведь многие приходят на похороны, только чтобы присмотреться, кто следующий на очереди. Смотрите, смотрите, подумал он. Не дождетесь.

Скоро ему придется встать и сделать несколько шагов самостоятельно, потому что из прохода высунулась узкая белая рука и помахала ему. Астрид Линдер, в черной шляпе с черной же вуалью. Хочет, чтобы Герлоф сел рядом, – похоже, не заметила, что он не на своих ногах.

Ну что ж. Мария помогла ему встать, и он с трудом перевалил непослушное тело на церковную скамью.

– Ничего не пропустил, – шепнула Астрид. – Пока одна сплошная тоска.

Он молча кивнул и поискал глазами. Юлия не приехала.

Мария с коляской отошла к задним рядам, и в ту же минуту шум стих – зазвучала фисгармония. Кантор заиграл «Старый пастушеский псалом» Оскара Линдберга. Очень медленная, печальная, но не трагическая музыка. Эта мелодия, сколько Герлоф мог помнить, всегда звучала на похоронах. Напряжение немного отпустило, и он огляделся.

В основном старики. Из по меньшей мере ста человек три, ну, может, четыре моложе пятидесяти.

И убийца Эрнста тоже здесь. Почему-то Герлоф в этом уверен. Почему?