Мертвая зыбь

Страх и нерешительность заставили ее остановиться.

Направо или налево? Только не стоять. Если она еще минуту постоит неподвижно, потом вообще не сможет двинуться с места. Она выбрала левую стену – почему-то ей показалось, что там не так темно. Такие же комки пыли, как и внизу. Под ногами отвратительно хрустят дохлые мухи.

На стенах более светлые пятна – когда-то здесь висели картины.

Держа перед собой лампу, Юлия потрясла для решимости кулаком с зажатым в нем мобильником и толкнула дверь.

Небольшая комната. Никакой мебели, как и внизу. Она сделала шаг вперед и отшатнулась, чуть не потеряв сознание. На полу лежал человек. Нет… не человек. Она перевела дух. Всего-то спальный мешок, а на стенах приколоты вырезки из газет.

Она подошла поближе. Старые. Пожелтевшие, выцветшие рубрики, вырезанные с первых страниц газет.

НЕМЕЦКИЕ СОЛДАТЫ НАЙДЕНЫ МЕРТВЫМИ – РАССТРЕЛЯНЫ ИЗ ДРОБОВИКА.

УБИЙЦУ ПОЛИЦЕЙСКОГО ИЩУТ ПО ВСЕЙ СТРАНЕ.

И третья вырезка, поновее:

В СТЕНВИКЕ БЕССЛЕДНО ИСЧЕЗ МАЛЬЧИК.

И портрет – беззаботно улыбающийся мальчуган. Приступ отчаяния – каждый раз, когда Юлия видела фотографию Йенса, горе сжимало гортань железными клещами. Были еще какие-то вырезки, но она не стала их читать. Попятилась и чуть не выбежала из этой проклятой комнаты.

И тут же замерла. В колеблющемся свете лампы она увидела, что дверь с другого конца коридора распахнута настежь.

Показалось? Нет, не показалось. Она готова была поклясться, что две минуты назад дверь была закрыта. Юлия различила порог, а за порогом – глухой, неправдоподобно черный мрак. Она замерла, как загипнотизированная, с бешено колотящимся сердцем.

Там кто-то был. Кто-то ее там ждал.

Она там.

Это ее спальня. Холодная спальня, полная ненависти и одиночества.

Юлия не могла пошевелиться.

И вдруг она услышала медленные, шаркающие шаги. Наверняка старуха встала со своего кресла и идет к ней.

Немедленно прочь отсюда! Немедленно. Она рванулась по коридору так, что язычок пламени в лампе заколебался.

На площадку и вниз по лестнице.

Шаги за спиной, тяжелое дыхание.

Он обманул меня!

Волна ненависти словно ударила ее в спину. Она ступила в темноту и потеряла равновесие. Нога оказалась в пустоте, она нелепо замахала руками, выронила и телефон, и лампу.

Последнее, что она услышала, – хруст разбитого телефона. Лампа при падении погасла, но тут же кухня озарилась светом – вспыхнул пролитый керосин. Через долю секунды она, пролетев три или четыре метра, окажется там же, на каменном полу кухни.

Юлия сжала зубы и закрыла глаза в предчувствии невыносимой боли.

19

В день похорон Герлоф проснулся с таким ощущением, будто его сбросили со скалы. Боль в суставах рук и в коленях почти парализующая. Было еще очень рано, небо только начинало медленно сереть.

Стресс, очередной приступ синдрома Шёгрена… все это ни к черту не годится. Без кресла-каталки он даже до церкви не доберется.

Ревматоидный артрит Шёгрена следовал за ним повсюду, и подружиться с ним не удавалось. Герлоф много раз пытался наладить с ним отношения, разоружить добродушием и покорностью… а, ты опять здесь, господин Шёгрен, заходи, добро пожаловать, пользуйся, раз уж пришел… – ничто не помогало, ему ни разу не удалось его умилостивить. Шёгрен бросался на него, рвал и ломал суставы, дергал за нервы, высушивал рот, щипал глаза.

Боль… что ж, потерпим, ей тоже когда-нибудь надоест. Он смотрел Шёгрену прямо в его бесстыжие глаза и улыбался.

– Что ж, без детской колясочки не обойтись, – сказал он после завтрака.

– Скоро будете на ногах, Герлоф, – утешила Мария, его сегодняшняя помощница, поправила подушку за спиной и откинула подножку на кресле-каталке.

С помощью Марии он надел свой единственный черный костюм. Красивый костюм, с шелковистым блеском, отлично сшитый. Он купил его на похороны жены. И потом надевал раз двадцать. Только на похороны. Друзей, родственников… Рано или поздно, теперь уж скорее рано, чем поздно, костюм пригодится и для его собственных похорон.

Темное пальто, толстый шерстяной шарф, войлочная кепка, которую Элла называла фетровой, – он постарался заправить под нее уши, отчего кепка сразу стала мала. Середина октября, а температура не выше ноля.

В коридоре они наткнулись на Буэль.

– Ну что, все в порядке? – спросила она. – Готовность номер один? Когда вернетесь, Герлоф?

Обычный ее вопрос.

– Зависит от вдохновения пастора Хёгстрёма.

– Мы оставим вам ланч, можете разогреть его в микроволновке, если проголодаетесь.

– Вряд ли… но все равно – спасибо.

Герлоф сомневался, что похороны Эрнста поспособствуют его аппетиту.

Наверное, Буэль, с ее почти маниакальным стремлением все держать под контролем, втихую радуется, когда неумолимый Шёгрен вынуждает его пользоваться креслом-каталкой – ей легче следить за его передвижениями. Не радуйся, скоро будет лучше. Шёгрен приходит и уходит – у него полно клиентов. И он опять будет на ногах. И найдет убийцу Эрнста.