– В нем было что-нибудь еще?
– Нет, она показывала мне их в открытую – даже научила открывать это отделение. Показала, на какую кнопку надо нажать.
– Покажи мне. И сами фотографии тоже.
– Сейчас? – Вивиан непонимающе захлопала глазами.
– Нет. Завтра. Уведи ее куда-нибудь – а я обыщу ее комнату. Расскажи мне, что искать и как вскрыть это потайное отделение.
Вивиан закрыла глаза руками:
– Это отвратительно. Неправильно.
Выражение его лица смягчилось. Он подошел и сел рядом с ней:
– Будем надеяться, что мы не выясним ничего нового – что все так, как ты считаешь, и она правда не изменяла Великобритании. Но умоляю тебя, Вивиан, не передавай ей наш разговор. Ты должна в первую очередь думать о своей стране. Я хочу знать, что могу тебе доверять. Я ведь могу? Клянешься?
Она устало посмотрела ему в глаза:
– Да, ты можешь мне доверять. Прости, что сразу не рассказала тебе об этих фотографиях. Она взяла с меня слово.
Долгое время он молчал. Оба сидели неподвижно, потупив взгляды.
Внезапно Вивиан почувствовала, будто навсегда потеряла кое-что важное – чистую, непоколебимую веру в то, что их души связаны, что Теодор был для нее всем, а она была всем для него. Она сама предала эту веру, скрыв от него правду, и теперь он знал о существовании в мире еще одного человека, с которым ее связывала глубоко личная, нерушимая связь. Ревновал ли он? Или это было неправильное слово? А вдруг он понимал ее? Вивиан отчаянно хотелось знать ответ на этот вопрос. Но если их души и правда были связаны, разве она не догадалась бы, о чем он думает?
Казалось, ее тело окаменело. Она знала, что он любит ее, глубоко и самозабвенно, и сделает все, чтобы защитить ее и их нерожденного ребенка. В его преданности не приходилось сомневаться. Но это-то и кромсало ее сердце ножом – потому что ее муж больше не был уверен, что она чувствует к нему то же самое. Она видела все по его глазам. Кого из них она спасла бы, если бы ей пришлось выбирать? Эйприл или Теодора?
Она и сама не знала ответа на такой вопрос – и это ее убивало. И это убивало его.
Глава 17
Осень всегда была любимым временем года Вивиан. Ей нравились сентябрьские цвета, обвораживал запах опадающих листьев. Один-единственный глоток свежего осеннего воздуха придавал ей душевных сил. Но в этом году все было по-другому. Ее беспрестанно терзала неуверенность и страх перед будущим. Одни только мысли о грядущих холодах наполняли сердце ужасом: если немцы переправятся через Ла-Манш, эта зима может оказаться самой суровой за всю историю их нации.
Ее беременность была одновременно и благословением, и проклятием. С одной стороны, она укрепляла их с Теодором отношения. Ему трудно было таить на нее обиду за то, что она выгораживала Эйприл, – трудно из-за той глубокой, животрепещущей связи, которая теперь их соединяла.
С другой стороны, из-за беременности ее тошнило по утрам, а большую часть дня она изнемогала от усталости. Все, чего она хотела, – лежать в постели, пока ее мучает токсикоз, и наслаждаться послеполуденным сном. Но кто-то должен был поддерживать государство в этой войне: раздавать чай и бутерброды фабричным рабочим и пожарным и собирать средства на производство всевозможных важных вещей. Кроме того, Вивиан присматривала за Эйприл. Всякий раз, когда сестра выходила из дома, Вивиан спрашивала, куда она направляется. Иногда Эйприл легкомысленно отвечала что-нибудь вроде: «Никуда. Просто покатаюсь по парку», – и Вивиан тонула в пучине тревоги.
Она переживала, что за Эйприл наблюдают спецслужбы, и молилась, чтобы сестра не сделала чего-то опрометчивого или подозрительного. Чего-то, что могло вымостить ей дорогу в тюрьму. Больше всего на свете Вивиан хотела доказать всем, что они неправы – и Эйприл никакая не изменница.
Каждый день она боролась с желанием предупредить сестру, чтобы та уж точно не скомпрометировала себя, но молчала: она дала слово Теодору. Он был отцом ее ребенка, им предстояло вместе строить будущее. Она не могла снова обмануть его доверие. Заслужить его прощение во второй раз будет попросту невозможно. Этот невыносимый внутренний конфликт рвал ее душу на части.
Услышав, как открылась входная дверь, Вивиан села в кровати. Она посмотрела на часы – надо же, проспала все на свете. Время уже перевалило за десять.
Отбросив одеяло в сторону, Вивиан выскользнула из постели, прошлепала к окну и раздвинула занавески. Щурясь от яркого дневного света, она выглянула на улицу.
Ну конечно. Это была Эйприл. Лихо запрыгнув на велосипед, покатила в сторону центра. Куда она направлялась? Вивиан терпеть не могла, когда Эйприл уходила из дома без предупреждения.
Она поспешила в гардеробную, где быстро сменила ночную рубашку на коричневую твидовую юбку и белую блузку. Пригладив волосы расческой, она сунула ноги в туфли на низком каблуке и сбежала вниз по лестнице. Казалось, в доме не осталось ни души. Лишь миссис Хансен на кухне увлеченно намывала кастрюлю из-под тушеного мяса.