Мерцающий огонь

Но разве… Нет, это просто не могло быть правдой…

– Она рассказала мне о нем сразу же, как только приехала, – призналась Вивиан. – Прости, что скрыла это от тебя, – я боялась, что ты донесешь на нее. Даже представить боюсь, что ее отправят в один из этих ужасных концлагерей или, еще хуже, казнят. Но если бы я хоть на секунду допустила, что она содействует немецкому вторжению, молчать бы не стала. Клянусь. Но я в это не верю – она бы ни за что не рассказала мне о нем, если бы была агентом немцев. Шпионы ведь так не поступают? Они лгут и притворяются теми, кем не являются. Эйприл не такая.

Теодор молча сверлил ее взглядом, его лицо исказила гримаса страдания. Затем он медленно покачал головой.

– Поверить не могу, что ты скрыла это от меня.

Ее сердце мучительно сжалось:

– Это далось мне нелегко. Правда. Но я не хотела ставить тебя в сложное положение. Тебе бы пришлось донести на нее – ты все-таки работаешь в правительстве.

– Да, черт возьми, именно это бы я и сделал! Ты правда верила, что наши власти не узнают? Что женщина, состоящая в романтических отношениях с высокопоставленным немецким нацистом, перейдет границы незамеченной?

– Но ее же впустили в страну, – возразила Вивиан. – Она сказала, что ей даже вопросов на границе не задавали.

– Потому что хотели подождать и узнать, на кого она может их вывести. За ней наблюдают. Как и за тобой. И за мной.

Вивиан запаниковала:

– Но она ничего такого не делает. Мы с Эйприл постоянно вместе. Я бы знала, если бы она что-то замышляла. Она моя близняшка. Я бы поняла это.

Он встал, подошел к камину и, уперев руки в каминную полку, склонил голову:

– Черт возьми, Вивиан.

– Они ее арестуют?

– Пока нет. Они думают, что она может вывести их на других изменников. – Он повернулся к Вивиан. – Я не должен был рассказывать тебе все это – учитывая, что ты скрывала от меня. Не уверен, что могу тебе доверять.

Терзаемая чувством вины и сожаления, она поднялась на ноги, подошла к нему и положила ладони на его щеки:

– Прости меня. Я хотела бы вернуться назад и все изменить – но не могу. Однако ты можешь доверять мне. Честное слово.

– Точно? – усомнился он.

– Да. Я не верю, что она в чем-то виновна. Спроси ее сам, если хочешь.

– Это в мои полномочия не входит. – В его тихом голосе звучала сталь.

Опустив руки, Вивиан отступила назад:

– Что ты имеешь в виду?

Он подошел к окну:

– Мне поручили обыскать ее комнату и понаблюдать, когда она приходит и когда возвращается, – с твоей помощью, конечно. Видишь ли, я сказал им, что ты ничего не знаешь о ее романе с нацистом. Как выясняется, я солгал. Не нарочно, разумеется, но все же солгал. Солгал правительству нашей страны.

Вивиан опустилась на диван:

– Я не хотела, чтобы из-за меня тебе пришлось пожертвовать своей честностью.

– Но случилось именно это.

Она задрожала:

– Клянусь, Теодор, Эйприл не симпатизирует нацистам. Мы говорили о Гитлере – она ненавидит все, за что он выступает, и, кажется, совершенно уверена, что в глубине души ее немецкий офицер чувствует то же самое. Они обсуждали это наедине, и он всего лишь выполняет свой долг перед страной. Он хочет, чтобы эта война закончилась, так же сильно, как мы.

– Ты необъективна. Ты веришь каждому ее слову.

– Неправда.

– Разве? – с горечью спросил он. – Твоя сестра больше года скрывала от тебя свое местонахождение. Она заставила тебя поверить в то, что пала жертвой войны, но стоило ей вернуться – и ты немедленно ее простила.

– Но она правда мне писала, – возразила Вивиан. – Просто письма терялись по дороге. А может, их перехватывали.

– Ты и в это веришь?

– Конечно, верю, – раздраженно фыркнула Вивиан.

Он окинул ее суровым взглядом.

– Ну, я твоей уверенности не разделяю. То, как она описывает лейтенанта Людвига Альбрехта, не соответствует портрету человека, о котором мне сегодня рассказали. Я видел фотографии и подробные отчеты о его деятельности и передвижениях. Он опасен, он наш враг. Да поможет нам бог, ведь это он ведет немецкие войска к нашим берегам. Если Эйприл искренне верит в его порядочность, то она либо слепа, как летучая мышь, либо набитая дура. – Несколько секунд Теодор молчал, его челюсть напряженно подрагивала. Затем он пристально посмотрел на Вивиан. – Ты должна дать мне слово, что не расскажешь ей об этом разговоре. О том, что за ней следят и подозревают в государственной измене. Пока за ней не было замечено преступных действий. Но если она тайно помогает врагу – или намеревается помочь, – нам нужно знать. Чем точнее – тем лучше. Тогда мы сможем выйти на других изменников, с которыми она, возможно, поддерживает связь. У тебя есть какая-нибудь информация? Может, она упоминала что-то подозрительное? Или прятала какие-нибудь письма, бумаги, документы? Что-нибудь сомнительное.

Время секретов прошло. Вивиан понимала, что, если она надеется вернуть доверие мужа, то должна во всем ему признаться.

– У нее есть фотографии с ним, – выпалила она, приосаниваясь. – Она прячет их в потайном отделении одного из своих чемоданов. Но это просто любовные снимки. Все, что у нее от него осталось.

– В потайном отделении, говоришь?

– Да.